Сон в летнюю ночь

Корнова Анна

— Виктория Робертовна, караульный Василий Дермидонтов своими глазами видел: на троне сидела вылитая Государыня. И рост, и осанка, инда платье было такое же, как у Государыни на прошлом куртаге — лазоревое с горностаем. Тут же проверили: Анны Иоанновны платье в гардеробной комнате висит, а на той точно такое же!

— Жесть! Ну Вы что, как вчера из роддома! А второе платье не могло быть сшито? Прямо каждую выточку сверяли? Самая точная примета приведения — платье с горностаем!

— Да мне тоже сперва подумалось, что тут не всё чисто, — Мальцев понизил голос до шепота, — но кто на такое злодейство отважиться может? Да и исполнить непросто.

— Я же говорю, кино было американское, там такой в точности сценарий, к дядьке-миллионеру

пришел убитый, а на самом деле переодетый мужик. Я сейчас детали вспомню и расскажу.

Мальцев ждал, когда Виктория поведает одну из множества ей известных былей-небылиц. Но ни названия фильма, ни сути интриги Виктория в памяти не восстановила, поскольку воспоминания переключились на «Улицы разбитых фонарей», вероятно, из-за детективной направленности сериала, а затем безо всякой видимой связи мысли заняло шоу «Голос». Вот бы узнать: начался уже новый сезон и кто сейчас в жюри…

Так, вспоминая Полину Гагарину и Басту, шла Виктория по тёмным коридорам дворца, и ей было совсем не страшно. Да и чего бояться? Ведь с ней был длинный конопатый гвардеец, рядом с которым ничего плохого не могло произойти.

Зайдя к Анне Леопольдовне, Виктория скинула тяжелый плащ, и присутствующие ахнули, так хороша была Виктория в сером с жемчугом платье, пошитом для несостоявшейся помолвки. Юлия Мангусовна и Анна Леопольдовна, забыв про все волнения, стали кружить Викторию.

— Ой, какая прелесть!

— А воротничок какой! Посмотрите!

— А какие колумбиновые оборочки!

— Виктория, поднимите руки! Как бока цветочками расшиты!

Женское щебетание было прервано принцем Антоном:

— Виктория, мы имеем к Вам вопросы.

Дамы умолкли. Анна Леопольдовна посмотрела на мужа глазами несчастной матери — «опять двойка». Принц Антон смутился и покраснел: он вновь сделал что-то неправильное, хотя очень старался угодить.

— Загляните в будущее, Виктория, — сгладила бестактность принца Юлиана, — и скажите, будет ли Бирон возглавлять правительство при малютке-наследнике?

— Как Бирон? С каких ландышей? — Виктория хотя и знала от Мальцева о болезни Анны Иоанновны, но чтобы так резко повернулся вектор!

— Вы поведайте, пожалуйста, что к нам грядет? — тихо попросила Анна Леопольдовна.

Виктория обвела глазами ожидающих ответа, и ей вдруг стало очень страшно. Может, передалось напряженное ожидание присутствующих, а может, действительно открылся на секунду приписываемый ей дар ясновидения, но смотрела Виктория на вопрошающих и ясно осознавала, что ничего хорошего их не ждет. И потому, испуганно мотнув головой, чтобы успокоить присутствующих, да и себя, заявила:

— Никакого Бирона не бойтесь. Всё сложится для вас замечательно, просто зашибись, как сложится.

— Чем зашибись? — не понял принц Антон, но на его вопрос привычно не обратили внимания.

— А что произойдет?

— Государыня поправиться?

— А как скоро болезнь у Анны Иоанновны прекратится?

Вопросы сыпались — Виктория отвечала. Вечер завершился тихо и спокойно, сели за квинтич, хотели играть на серебряные деньги, но решили играть на интерес, предложив и Виктории присоединиться. Мальцев умчался на дежурство, с которого он отлучился на несколько часов под очень благовидным предлогом. Ну, а Виктория расположилась у Анны Леопольдовны всерьез и надолго. А куда ей было теперь деваться? Если Анна Иоанновна действительно пойдет на поправку, то не сносить Виктории головы на плечах, кто-нибудь да доложит о её странном отсутствии во время запланированной помолвки, но пока всем не до сорванных мероприятий, можно переждать и отсидеться в комнатах у принцессы, затерявшись среди зеркал и позолоченных амуров.

XII. Санкт-Петербург, 8 ноября 1740 года

Двенадцать предсмертных дней царицы были тяжелы. Анне Иоанновне становилось с каждым днем хуже, и если недуг ненадолго отпускал, то лишь затем, чтобы вновь навалиться с ещё большей силой. Все надежды

на выздоровление императрицы были утрачены, во дворце нависло тягостное ожидание того страшного шага в неизвестность, что каждому когда-нибудь предстоит совершить. Семнадцатого октября Господь государыню из временного к себе, в свое вечное блаженство, отозвал. Преемником престола, согласно завещанию, объявлен был двухмесячный сын Анны Леопольдовны, принцессы Брауншвейгской, Иоанн Антонович; восемнадцатого октября опубликован высочайший указ о титуловании Бирона как регента Российской империи, а девятнадцатого октября младенца — императора с большим торжеством перевезли в Зимний дворец. Шёпотом роптали о несправедливости: почему внучка царя Иоанна, родная мать императора оказалась отстранена от власти, а всем ненавистный Бирон объявлен регентом. Поговаривали, что подпись императрицы под завещанием поддельная: не могла же Анна Иоанновна так обидеть любимую племянницу, а Бирон и прочие немцы на любую подлость готовы.

В покоях принцессы Анны Леопольдовны Браунгшвейской царило траурное настроение, говорили вполголоса, настороженно ожидали известий из Зимнего дворца, где управлял Бирон. Новости приходили одна другой хуже. С принца Антона Ульриха Бирон сложил все военные звания. Затем Бирон заявил, что вышлет супругов Брауншвейгов в Германию, разлучив с двухмесячным сыном, после объявил, что отправит чету вместе с младенцем, законным императором, чтобы привезти в Россию для коронования герцога Голштинского, родного внука Петра Великого (герцога Голштинского, своего родного племянника, через два года вызовет дочь Петра царевна Елизавета, чтобы взошёл он на российский престол под именем Петра Третьего). Анна Леопольдовна злилась, жаловалась, плакала, но изменить ничего не могла.

Бирон, герцог Курляндский, Лифляндский и Семигальский, всю жизнь мечтал о скипетре правителя, но, получив вожделенное, опешил, испугался, что отнимут, и как любой неуверенный руководитель, стал убеждать всех в своём могуществе. Окружающие с ужасом смотрели, как наглый выскочка охмелел от свалившейся на него власти, а на самом деле кричал всем и вся о своей смелости зажмурившийся от страха человек.

Виктория Чучухина, наблюдая смену власти, искренне сочувствовала Анне Леопольдовне и возмущенно рассказывала Мальцеву — ни с кем другим нельзя было подобным делиться — про «в конец оборзевшего» Бирона: «Это просто беспредел какой-то! Этот абьюзер нереально жестко прессует Браунгшвейгов!» Но при этом у Вики радостно искрились глаза и румянились щеки: у Виктории Чучухиной «случилась любоффф», и в мыслях у Виктории было одно — вечером подъедет к левому крылу дворца карета, в которой ждут её горячие объятия и жаркий шёпот. Востроглазая камеристка приносила Виктории сложенные конвертиком записочки, оглядываясь, прятала за корсаж ответные письма и убегала, стуча деревянными каблучками. Записочки писал князь Соболевский-Слеповран.

Той холодной октябрьской ночью, когда дрожащая от холода и страха Виктория разыскивала дом Жабоедова, князь Роман Матвеевич, подождав с четверть часа, отправил прислугу за гордячкой. Роман Матвеевич был уверен, что странная гостья плачет под дверью, но Виктории не было ни у ворот, ни за углом, ни на соседней улице. Всю ночь рыскали люди Слеповрана по спящему городу, но беглянка бесследно исчезла. А спустя несколько дней Виктория обнаружилась во дворце, когда всем было уже не до чудноватной шутихи-сказительницы. Её новая покровительница Анна Леопольдовна стала лишней фигурой в сложной шахматной партии, разыгранной в тот момент во дворце. Про принцессу Брауншвейгскую старались не вспоминать, чтобы не пришлось задуматься, какие права имеет родная мать двухмесячного императора. Про Браушвейгов и всех, кто был рядом с ними, стало приличнее не говорить. Но князю Соболевскому-Слеповрану необходимо было непременно разобраться в этой загадочной истории: кем подослана эта, среди странных обитателей царского дворца самая странная, Виктория Робертовна Чучухина.