Сон в летнюю ночь
Шрифт:
— А ведь сбылось Ваше предсказание, — обратилась к Виктории Анна Леопольдовна. — Я, признаюсь, Вам тогда не поверила, решила, что Вы хотите нас успокоить, дабы не терзаться о том, чего не может быть. А всё свершилось, да так скоро.
— Когда я Вам чего напредсказывала? — страх от неожиданного видения не уходил.
— В ночь, когда заболела тетушка, Вы, Виктория, предсказали, что не Бирон, а я, мать императора, стану правительницей.
— Я такое говорила? — поскольку Вика, отвечая на вопросы, говорила первое, что приходило в голову, она тут же напрочь забывала свои прогнозы.
— Вы, Виктория, именно Вы в тяжелое
— Всегда пожалуйста! Обращайтесь, если ещё что нужно, — даже в судьбоносные для государства минуты Вика, как и всегда, отвечала не подумав.
XIV. Санкт-Петербург, ноябрь 1740 года
Анна Леопольдовна всегда была добра и чистосердечна, но при правлении Анны Иоанновны при дворе не замечали тихой мечтательницы. Однако после переворота восьмого ноября принцесса оказалась в центре всеобщего внимания, и теперь всё, что бы она ни делала, внимательно оценивалось. Указы о полной амнистии и о содержании нищепитательных домов, освобождение от каторжных работ кандальных людей, введение особого чина — рекетмейстера — человека, принимающего жалобы от челобитчиков всех сословий — все нововведения Анны Леопольдовны говорили о милосердии молодой правительницы. И изо всего этого окружающие быстро поняли: от государыни-правительницы можно не ждать казней и ссылок, а значит, следует без опаски требовать для себя наград и званий.
Как ни была равнодушна Виктория к дворцовым событиям, но даже её поразили каскады торжеств, начавшихся после свержения Бирона. К принцессе Анне Леопольдовне, которая теперь именовалась благоверной государыней-правительницей великой княгиней всея России, примчались с поздравлениями те же царедворецы, что три недели до этого присягали на верность Бирону. Дальнейшие события иначе как «раздачей слонов» Виктория определить не смогла. Благодеяния щедро сыпались на всех без разбору: принц Антон получил чин генералиссимуса всех сухопутных и морских сил и стал подполковником Конной гвардии, сохранив шефство и над Семеновским полком. Фельдмаршал граф Миних стал первым министром, граф Остерман — великим адмиралом, князь Черкасский — великим канцлером, а князь Михайло Головкин — вице-канцлером и кабинетским министром… Награждения падали на придворных, словно из рога изобилия, назначались невиданные прежде жалованья, вводились новые должности. В суматохе дворцовых перемен Анна Леопольдовна не забыла про Викторию Чучухину, и безродная шутиха покойной императрицы была пожалована званием камер-фрейлины с соответствующим годовым жалованием.
Новая ступенька карьерной лестницы озадачила специалиста отдела анализа и внедрения Центра качества и стандартизации. Вика сразу почувствовала на себе косые взгляды придворных: из загадочной провидицы она моментально превратилась в выскочку-самозванку, попавшую в фавор. И вот сереньким ноябрьским утром за шахматной игрой новоиспеченная камер-фрейлина Виктория Чучухина и адъютант лейб-гвардии Измайловского полка Сергей Афанасиевич Мальцев обсуждали неожиданный список назначений. Они сидели за шахматным столиком в покоях парадной анфилады, мимо сновали придворные, но на эту пару никто не обращал внимания. Все во дворце привыкли к их приятельству, привыкли настолько, что даже не сплетничали про эти отношения.
— Сергей Афанасьевич, мне кажется, что
Вике было легко с Мальцевым: не надо ничего объяснять, растолковывать. Как он угадывал значение произносимых Викторией фраз, понять невозможно, но их оживленные, им одним понятные беседы длились часами.
— Вы, Виктория Робертовна, про расписание о пожалованных толкуете? — Мальцев, хитро прищурившись, выдвинул ферзя.
— Да не только. Я о ротации кадров в целом, — Виктория внимательно смотрела на шахматную доску.
Словосочетание «ротация кадров» Мальцев не совсем понял, но по тону почувствовал — новшества Виктория Робертовна осуждает.
— Опасаюсь, что слухи о приезде в Петербург графа Линара могут подтвердиться, — Мальцев покраснел, нехорошо пересказывать досужие пересуды, но уж очень вероятен приезд нового фаворита. Во дворце который день шёпотом обсуждали, что новая правительница пригласила ко дору свою первую любовь — саксонского посланника Карла Морица Линара.
— А прикольно будет: тётка с Бироном на троне сидела, племянница — с Линаром.
— Виктория Робертовна, Вы что такое говорите! В чем, как Вы называете, «прикольно»? То, что Анна Леопольдовна, будучи супругой герцога Брауншвейского, на глазах у всех позволит этот адюльтер?!
— Если серьезно, то фигня получится, — Виктория нахмурилась. — Невооруженным глазом видно, что здравый смысл отключен или находится вне действия сети. Прямо хоть от власти её отстраняй.
— Полагаю, князь Соболевский-Слеповран эту мысль Вам подсказали, — небрежно произнес Мальцев, но фигуры на доске не сдвинул, замер в ожидании ответа.
— Господи, дался Вам князь. Ходите давайте — Ваш ход!
Но Сергей Афанасьевич не успел сделать ход конем, поскольку в гостиную вбежал паж Анны Леопольдовны:
— Госпожа Виктория, Вам срочно Ея Императорское Величество велит к ним пожаловать.
Вика неохотно поднялась: ну вот, доиграть не дали — срочно чего-то надо пророчить. А она ведь почти что выиграла.
В кабинет новой правительницы вместе с Викторией вошел только назначенный великий адмирал Остерман.
— Иван Андреевич, я Вас не приглашала, — Анна Леопольдовна недоуменно посмотрела на вошедшего.
— Я много времени не заберу, Ваше Императорское Высочество. Вот тут я кое-чего набросал пером об различных инфлуенциях и конъюнктурах европейских дворов, посмотрите на досуге, а я попозже загляну.
— Хорошо, посмотрю, — тут же согласилась принцесса.
Но Остерман не унимался:
— Я Вам, Ваше Императорское Высочество, еще одиннадцатого числа о чужестранных послах записочку подал, когда сподобитесь ознакомиться?
— Ах, Иван Андреевич, я же Вам все подписала. Что вы ещё от меня хотите? — Анна Леопольдовна печально вздохнула.
— Правление одной из величайших государынь, Вашей великой тетушки Анны Иоанновны, явило образец высочайшей заботы о благе Отечества, но индо сея величайшая императрица больше собственному прогневлению, нежели законам и справедливости следовала. Посему Вам надлежит… — с глубокомысленным видом начал свою речь Остерман.
Вика не стала слушать Остермана: непонятно, о чем говорит, да и неинтересно. Но Анне Леопольдовне тоже было неинтересно, она перемигивалась с Юлией Менгден, всем видом показывая, что никак не дождется окончания этой скучного визита.