Шрифт:
«Ну, за каким рожном я летел на эту Землю?! Ну, за каким рожном я лез в университет? История театра, баловной эстет—философ… Конкурс—то какой был!.. Тьфу! Сидел бы лучше на своем Лигере-Столбовом. Женщины там есть. Гусаром стать можно. Схимником - и подавно. Что еще? Нет, вот завалю экзамены, плюну на все - и улечу домой. К маме».
Ривалдуй вздохнул и уселся на кровати, муторно уставясь в потолок.
Беда!..
А может, рано улетать?
Шекспира он, конечно, не читал, но ведь сдать—то - можно! Не глупее же он остальных.
Тут вспыхнула лиловая почтовая лампочка,
«Отрока Ривалдуя, отпрыска Запсена, зовем зайти по делу в деканат. Срочно».
Надпись растаяла, и Ривалдуй тихонько охнул. Деканата он боялся пуще смерти. Просто так его не вызывали никогда, но вечно - по делам житейского разгула. Собственно, вначале его это даже радовало - все же личность, себе на уме, гусар в науках и в быту, - а потом частые наскоки начальства стали его раздражать. Он бы, конечно, угомонился, но…
Энергичный он был человек. Не зря его мама в детстве порола. Он вспомнил и прослезился. Потом встал, застегнул рубашку на все магнитопупки, потрогал подбитый сегодня утром левый глаз и, внезапно успокоившись, вышел в коридор. Не иначе, как из—за драки вызывают. А это - пустяки. Дело привычное. Тут уж он знал, что говорить.
– Здрасьть!
– сказал он декану и, изобразив умиленье на лице, томно шаркнул ножкой.
Декан любил, чтоб было церемонно.
– А!
– вскричал тот, вспрыгивая навстречу Ривалдую, и парик с незабудками съехал ему на ухо.
– Рад видеть!
– гукнул он и кулачком подпихнул парик на место.
– Если я не ошибаюсь… Вы кто такой?
– Ривалдуй - Запсена сын, студент с Лигера—Столбового. Как детишки?
– У меня детишек нет, - сообщил декан уныло.
– Вы с какого факультета?
– С историко—театральной экспертизы!
– возликовал Ривалдуй.
– Театровед!
– Гигант?
– осведомился декан.
– Это я гигант, - вдруг предупредительно выступил из—за шкафа пухленький маленький студент в очках.
– Пупель Еня. Тоже, знаете, со Столбового.
– Земляк!
– воскликнул Ривалдуй.
– Оставьте меня, - ответил Пупель Еня и важно поправил очки в матерчатой оправе.
– Я наказан, но прошу меня ни с кем не путать.
– Ах ты, батюшки, беда: совсем забыл!..
– всполошился декан.
– Девятый час человек в углу стоит. Не устал?
– заботливо поинтересовался он.
– Я же гигант… - вздохнул Пупель Еня.
– Гигант полового бессилия… Между прочим, эти ваши наказания меня до гигантизма и довели. Где это видано, чтоб человек неделями из угла не вылезал?! У нас на Столбовом…
– Ты только не сердись, - предупредил декан.
– А то я тоже рассержусь. И - всё тогда… Вы понимаете, - обернулся он к Ривалдую, - студент темноты боится. А как же история театра, тьма веков?!. Вот я его в темный угол и ставлю, чтобы привыкал. А он сердится, говорит, что все равно боится. Тут уже сержусь и я. Ну, боишься все?
– Боюсь, - пробасил гигант и заплакал.
–
– В космонавты… - мечтательно повторил Ривалдуй.
– Инн—дэ? Вы тоже - боитесь темноты?
– подозрительно спросил декан.
– Нет, - с чувством отозвался Ривалдуй.
– Я боюсь завтрашнего экзамена.
– Вот для того—то я вас и позвал, - со значеньем сообщил декан.
«Мать честная!..
– подумал Ривалдуй.
– Значит, драка не при чем? Вот и влип…»
– Мы тут насчет методы размышляли… - начал декан.
– Как бы все поинтересней, как бы это, значит, так… О хронопрочешизме не слыхали?
– Нет, - сознался Ривалдуй.
– Не беда! Теперь вы все узнаете!
– Голос декана начал крепнуть и потрясать. От охватившего его ораторского жара парик обвис и начал тлеть, отчего декан взвился еще сильнее.
– Великолепно? Да! Неоспоримо? Да! Вы думаете, это шутки—прибаутки? Нет! Это только начало!
– На меня с потолка летит. Потише, - пожаловался из угла гигант Пупель Еня.
– Знаю, - сухо отозвался декан, но притих.
Глядя на него, Ривалдуй вдруг ощутил смертельную тоску и пакостный зуд в кулаках. Однако он вовремя вспомнил, что мордобой с деканом экзаменов не отменяет, и потому лишь насупился и снова браво шаркнул ножкой. Декану это понравилось. Он чуток отхлебнул из граненого лафитничка и, добро заведя глаза, заворковал:
– Театр - это глыба, кулуары, океан… Да—с! Хиханьки и хахоньки - как исторические откровения. И - наоборот. Маски, роли, гонорары и гастроли. Я сам бывалый гастролер. Тартюф, Отелло, Макинпот, коза—дереза… Сколько граней! Вот вас в одну и запихнут.
– За что?
– перепугался Ривалдуй.
– Зачем!
– поправил декан.
– А все затем, чтоб было легче. Мы тут насчет методы размышляли. Как бы это все поинтересней… О хронопрочешизме не слыхали?
– Нет, - сознался Ривалдуй.
– Тогда - объясняю: вы Шекспира не читайте, а все будет по—другому. Мы вас в «Отеллу» зашлем. Прямо - в самую рукопись. Там вы малость пооботретесь, разговоритесь, а потом - р—раз!
– и назад. На экзамен, значит. Тут все и выложите. Как поняли, как вжились. Какие проблемы, какие средства. Идея, композиция и - характеры. Вы - очевидец, соучастник, вам, так сказать, дано. Ясно?
– Не совсем, - поморщился Ривалдуй.
– Я ж ни обычаев, ни языка не знаю…
– В Засыльнике всему научитесь, - махнул рукой декан.
– Очень толковое место. Наука сегодня в ногу с театром идет. Не забывайте.
– А когда лететь?
– осведомился Ривалдуй, почувствовав подвох.
– Да прямо сейчас! Давайте—ка я вас провожу… Вы будете первый, - ободряюще подмигнул декан.
– А я стоять, что ль, буду, да?
– высунулся из—за шкафа Пупель Еня.
– А темноты ты все боишься? Строго спросил декан, поправляя парик.