Сон в Нефритовом павильоне

Автор неизвестен

Сказала — и испустила дух. Вне себя от горя, госпожа Вэй выплакала все слезы. В тот же день отправила послание мужу и сыну. В нем говорилось кратко:

«Поник и увял наш благоуханный цветок, разбилась драгоценная яшма — уже не склеить ее!»

Исполняя последнюю волю дочери, госпожа Вэй послала служанку в Горный Цветок за монахинями, чтобы предать тело покойной сожжению. Узнав о смерти молодой страдалицы, монахини поспешили в Цюцзы, но не забыли сообщить Фее скорбную весть. Фея поплакала — жаль ей было бедную Хуан — и подумала: «Она была такой талантливой, такой образованной! Страдала, конечно, обуреваемая ревностью, но если бы не я, ничего такого с нею не случилось

бы! И хоть не совершила я в своей жизни ни одного недостойного поступка, однако госпожа Хуан погибла по моей вине — не будет отныне душе моей покоя. А ведь Хуан стала совсем другой, раскаялась в своих прегрешениях — и такой ужасный конец! Смерть ее — на моей совести! О, зачем в мире столько горя?» Она стала вспоминать, как играла с Хуан в «шесть-шесть», как они, хоть и не поверяли друг другу своих потаенных мыслей, случалось, мирно беседовали. Фея вспоминала лицо и манеры Хуан и горько рыдала, скорбя об умершей. Ей пришли на память трудные годы войны, когда Ян был в походах, и она заплакала еще горше. Зачем, казалось бы, рыдать — только посмешищем быть в глазах глупцов — но она не могла сдержать потока слез. Неожиданно в комнату вошла Хун, и Фея сказала ей о смерти Хуан:

— Я оплакиваю не столько смерть госпожи Хуан, сколько несправедливости, что преследуют в жизни Фею Лазоревого града! Люди — что мотыльки, летящие на огонь, а радость, гнев, слава, позор — всего лишь сон в их скоротечной жизни! И вот одни покидают землю, не изведав счастья, тогда как другие незаслуженно наслаждаются всеми благами. Но люди не деревья и не камни, все они одинаково страшатся одиночества, проводят многие дни в тоске и печали. И я это испытала на себе. Коли есть такая несправедливость в мире, лучше уйти от людей и отказаться от еды и питья, как это сделал Чжан Цзы-фан, или отрешиться насовсем от земных дел и последовать за Чисун-цзы!

Помолчав, Хун ответила со вздохом:

— Я, кажется, догадываюсь, отчего умерла Хуан. Когда я была в учении у даоса Белое Облако, он открыл мне одну тайну — тайну дыхания. Известно, что в небе семь стихий: ветер, облака, дождь, роса, иней, снег и туман, а в человеке семь страстей — радость, гнев, печаль, страх, любовь, ненависть и жажда. И если семь небесных стихий сталкиваются меж собой, то сотрясается небо и изменяется погода. Если же сталкиваются друг с другом семь человеческих чувств, то человек заболевает, и дыхание покидает его, уходя в глубь тела. Думаю, что с Хуан произошло как раз такое. И если это так, то можно еще спасти ее.

Фея бросилась к Хун и схватила ее за руки.

— Госпожа моя! Если человек ценит дружбу, он готов делить с другом и радость и горе, ведь так?! Я согласна умереть вместо Хуан, но не могу этого сделать. Так приложите, молю вас, все ваше умение, спасите жизнь одного человека на радость двоим!

— Сделать это, пожалуй, нетрудно, — улыбнулась ласково Хун, — но если об этом узнает наш господин, он может остаться нами недоволен: разве можно шутить с жизнью и смертью!

А как поступила Хун, вы узнаете из следующей главы.

Глава сорок четвертая

О ТОМ, КАК ФЕЯ ЛАЗОРЕВОГО ГРАДА ПОСЛАЛА ПИСЬМО НА ВЫСОЧАЙШЕЕ ИМЯ И КАК КНЯГИНЯ ХУАН УЕДИНИЛАСЬ В ПАВИЛЬОНЕ СЛИВЫ И СНЕГА

Выслушав Хун, Фея сложила ладони и зарыдала:

— Вспомните, что сказал Гуань Чжун: [359] «Только Бао Шу-я меня понимает, только Бао Шу-я меня любит!» Если госпожа Хуан умрет, я уйду к горе Цзишань и реке Иншуй, [360] дабы искупить свою вину. Помогите

мне, госпожа моя! Спасите жизнь одного человека на радость двоим!

359

Гуань Чжун (VII в. до н. э.) — сановник, друг Бао Шу-я (см.).

360

…уйду к горе Цзишань и реке Иншуй… — То есть удалюсь в дальние края и стану отшельницей.

— Я постараюсь сделать это не только ради тебя, — отвечала Хун. — Господин наш в молодости не жаловал Хуан своей любовью, поэтому он будет недоволен, если свои обиды на него Хуан унесет в могилу. Однако прежде я должна осмотреть несчастную, только тогда скажу, могу ли чем помочь ей. Ты поспеши в Горный Цветок и договорись с монахинями о том-то и том-то… — И она изложила Фее свой план.

Прошло уже два дня, как дыхание Хуан оборвалось, и рухнули все надежды на ее выздоровление. Однако лицо ее ничуть не изменилось: оно оставалось таким же, как при жизни, и казалось, Хуан просто забылась во сне. Госпожа Вэй не обрядила тела дочери и не положила его в гроб. День и ночь сидела она без движения, в своем горе забыв обо всем на свете. Однажды поздно вечером пришла монахиня из Горного Цветка и говорит негромко:

— Госпожа, в наш монастырь сегодня пожаловали два даоса, люди необычайных талантов. Они сказали, что человека, умершего неестественной смертью, можно оживить в течение семи дней. Я привела их с собой, разрешите им, госпожа, попытаться спасти вашу дочь!

— Мертвого не вернуть к жизни, — тяжко вздохнула госпожа Вэй. — Если они в самом деле совершат такое чудо, я буду благодарна им по гроб жизни. Но это пустые надежды! Впрочем, почему бы не попытаться?

— Вот и хорошо! — оживилась монахиня. — Забыла сказать вам, что даосы — женщины, очень стеснительные, поэтому просят отойти от умершей подальше.

— Это не трудно, — проговорила госпожа Вэй и отошла в глубь комнаты.

Монахиня ввела двух даосок. При тусклом свете фонаря госпожа Вэй пыталась разглядеть их; одна была чиста лицом, казалась скромной и почтительной, напоминала только что распустившийся цветок; другая находилась в расцвете красоты — брови бабочкой, глаза горят, ровно звезды, и в них светится острый, проницательный ум. Две женщины похожи не на простых смертных, а на людей, «повергающих в прах города и царства». Госпожа Вэй поклонилась даоскам со страхом и почтением.

— Не знаю, как благодарить вас за то, что не погнушались посетить наше жалкое жилище!

Даоски молча улыбнулись. Первая, что была чиста лицом и застенчива, подошла к умершей, взглянула на нее, и глубокая скорбь отразилась на ее лице, и слезы полились из глаз.

— Кто вы, почтеннейшая? — изумилась госпожа Вэй. — Отчего плачете, глядя на мою несчастную доченьку?

Ответила вторая даоска:

— Сестра моя жалостлива сердцем и любит людей. Она оплакивает всех умерших, даже если не была с ними знакома при их жизни!

Сказав так, она отстранила подругу, села возле бездыханной Хуан и взяла ее руку. Затем откинула одеяло, тщательно ощупала тело и впилась пронзительным взглядом в лицо умершей. Наконец, встала и протянула три пилюли госпоже Вэй со словами:

— Ничего не скажу вам до поры, — проговорила она, — но попробуйте сделать так: растолките пилюли, всыпьте порошок в рот вашей дочери и посмотрите, что будет дальше.

И даоски вышли. Не зная, можно ли верить этому совету, госпожа Вэй все же сделала так, как ей посоветовали: всыпала в рот Хуан первый порошок — ничего не изменилось! Всыпала второй — и тело дочери стало чуть теплым, всыпала третий — грудь Хуан поднялась, несчастная вздохнула и повернулась на бок!