«Сон Водолея… наивная история»
Шрифт:
После окончания школы, на удивление всем, он поехал поступать учиться не в столичный университет, как медалист и как все ожидали, а в музыкальное училище в областном центре, и это была первая странность.
Закончив учёбу и отслужив в армии, сколько полагается, он остался не в филармониях и известных оркестрах, и ансамблях, в которых, тем не менее, поработал пару лет, и кстати, весьма успешно, а вернулся в родной город преподавателем музыки в «дышащую на ладан» музыкальную школу. Это уже, по мнению местных базарных авторитетов, явно тянуло на медицинский диагноз.
Мало того, он
Возмутительнее всего, по общему мнению, было то, что они не торчали день и ночь на огородах, не торговали на базаре картошкой и цибулей, а занимались исключительно тем, что учили детей музыке. Постепенно они создали городской эстрадный духовой оркестр, детский духовой оркестр музыкальной школы, и, наконец, настоящий джаз-оркестр в районном Доме культуры, где и оказался с гитарой в руках юный Юрка Апранин, подающий большие музыкальные надежды.
Возвращаясь, однако, к нашему подвижнику, надо сказать, что, конечно же, столько непонятного и противоречивого относительно одного человека в принципе не могло быть постигнуто обывательскими мозгами, затянутыми паутиной и засиженными мухами. Когда эта счастливая парочка, занятая друг другом, катила на велосипеде по пыльной летней улице, смеясь и добродушно улыбаясь встречным, город трясло, а бабка Суклита прямо сказала, – «Яны жить ня будуть!» Однако Геннадий крутил педали, а Лена, сидя на багажнике, беззаботно болтала красивыми загорелыми ногами, откинув назад прядь золотистых волос и обхватив своего суженного руками.
Нужно отметить, что конечно, духовой оркестр нельзя считать каким-то необычным достоянием. Такие оркестры были и на крупных предприятиях, и в местной пожарной части. Но джаз-оркестр в глухом районном городке, это ещё необычнее, нежели волосатые «битлы»!
Репетиции шли бесконечно, энтузиазм был почище, чем при первом полёте человека в космос, а пальцы Апранина завязывались узлами от неведомых доселе аккордов и техники звукоизвлечения. Блюз, свинг, диксиленд, босса-нова…
Наконец программа была сделана, и патриархальная провинция услышала в волшебной кружевной вязи джазовой обработки и «Beatles», и Луи Армстронга, и Дюка Эллингтона. Кружева эти, правда, иногда были похожи на штопаную авоську, но лиха беда начало, и вечера танцев в ДК
были испытательным полигоном для апробации новых направлений, форм, вариантов звучания, да и просто для музыкальных экспериментов.
Всё же, чтобы не перегружать неведомыми джазовыми новациями неокрепшую нервную психику аборигенов и не отвратить их навсегда от достижений цивилизации, а, наоборот, постепенно приучить к ним, было решено разбавлять программу чем-нибудь более привычным для их слуха, например песней «Увезу тебя я в тундру» из репертуара «Самоцветов».
Менялось, конечно, постепенно менялось, дорогой читатель, и техническое музыкальное оснащение. В первую очередь это, легендарная «Радуга» с двадцати пяти ватным усилителем, с большой красивой прямоугольной акустической колонкой, хоть и одной, но зато из лакированного дерева и с лицевой стороны она была задрапирована благородной
Окрыление было таким сильным, что немедленно коллективу потребовалось достойное название, сценические костюмы, как у тех же «Самоцветов», например, ну и вообще своё сценическое лицо.
Лицо планировалось выработать в самое ближайшее время в процессе творческого роста, костюмы были пошиты, а в качестве названия взяли древнее имя родного города. Название это было нанесено на полупрозрачный пластик лицевой стороны большого барабана ударной установки, а вовнутрь барабана установили электрическую лампочку!
На затемнённой сцене, при сумрачной и вынужденно «выборочной» фронтальной подсветке от наполовину разбитой рампы, свечение большого барабана, сотрясаемого педальной колотушкой, создавало внутри оркестра мистическое ощущение бьющегося сердца.
Когда после репетиции, после танцев или после концерта, усталые и молчаливые собирались они в своей комнате, называемой всеми музыкантами мира «оркестровкой», то выключали свет и снова включали большой барабан. Они отрезали белые капроновые пробки и открывали длинные бутылки с сухим «Рислингом», которые смирно стояли на клавишной «Юности», пили прохладное кислое вино и заедали жареной зайчатиной или дикой уткой, которой, как всегда, угощал Ваня Фурсей, их барабанщик.
Если сказать о нём пару слов, то следует отметить следующее: какой он был музыкант, вопрос спорный, и судить об этом, видимо, можно по-разному, но то, что он был замечательный охотник, хороший добродушный и очень компанейский мужик – так это точно!
В своё время Иван играл с ними в оркестре на контрабасе, смысл и цель игры на котором он видел исключительно в том, чтобы грациозно крутить несчастный инструмент на блестящей ноге вокруг его оси и мученически запрокидывать при этом голову назад, открывая рот.
Он очень любил одеваться строго в чёрное, но непременно галстук, бабочка и носки имели блестящие парчовые вкрапления. Где он доставал эти вещи в то непростое время, уму непостижимо!
Так вот, нечленораздельное басовое буханье, сплошное непопадание в ноты, которое, кстати, Ваней и не предусматривалось, в шумном танцевальном зале до поры до времени прощалось, хотя и доводило Геннадия до «белого каления». Но когда оркестр вышел на концертную сцену, под спокойное пристальное восприятие публики, нужно было что-то делать, и Ивана пересадили за барабаны и тарелки. Слава Богу, нот там не было, а ритм был ему вполне по зубам. Правда и здесь неугомонный позёр нашёл свою изюминку и время от времени подбрасывал вверх барабанные полочки, пытаясь вертеть ими в воздухе. Палки, подпрыгивая, раскатывались по всей сцене и падали в оркестровую яму, а публика хохотала, глядя на невозмутимого «Гареткина». Иван упивался своей виртуозностью, искренне не понимая, что высасывает последнюю кровь у их руководителя, получившего с лёгкой руки Апранина пожизненное и уважительное имя «Шеф»!
Конец ознакомительного фрагмента.