Сон Вовы
Шрифт:
Возьми назад свою игрушку, она тебе дороже мамы. Ты не мой. Не сын. Ты его сын.
Мой так не мог. Откуда ты такой, с какой-такой несчастной планеты. Я тебя ненавижу, понимаешь. В роддоме таких подменивают. А я должна любить вечно. Уеду.
Умру. Радуйся, ты этого хотел. Никогда больше. Вспомнишь тогда. Как я для тебя землю рыла. Пеклась. Сладостью материнской тебя кормила. Захочется спасибо сказать, да некому. Нет. Никому твоя слезиночка не нужна. Сирота. Как есть.
Сиротка, хоть и взрослый уже. Уже взрослый! А помнишь, как маленький меня из кроватки звал. Мама, мама, не отворачивай от меня лицо, смотри
Помнишь. Смотрю, сыночек, смотрю...
...Фу, какой снова дурацкий сон! Давай, Вова, просыпаться, ведь тебе же в школу.
Вова, который час? Какое сегодня число, месяц, год?..
Вова роется в кармане своей пижамной курточки - сейчас, сейчас... и вытаскивает оттуда, что бы вы думали, не плюшевого зайца, не пистолетик, а куриную косточку.
Начисто обглоданная, косточка лежит у него на ладони и светится, как мощи.
– Что это?
– Птичка.
– Где ты это взял?
– Там.
– Он тычет рукой в мамин длинный халат. И смотрит, вроде бы в чем-то упрекает. Как будто мама птичку съела, а косточку в кармане припрятала. Ела - ночью, тайно от всех, урча от удовольствия, кошачье отродье. А косточку, чтобы никто не узнал - в карман. А Вова догадался, встал раньше всех, оторвавшись от детских снов, и запустил руку в мамин халат!
Вова смеется. Мама плачет. Косточка светится.
Никогда-никогда не поцеловать мне больше твои неходячие ножки, не заглянуть в милые глазки, никогда не прильнет мое дитятко к груди, как к родимой земле - никогда оно больше меня не простит!.. А халат висит на крючке так одиноко, по-ночному висит, словно мамы в нем больше нет и не будет.
Вовины губы начинают дрожать, сначала легко, будто молоко пенкой подергивается, но, вижу, внутри у него все закипает, поднимается.
– Отпусти косточку-то, отпусти! Разожми ладошку.
Не разжимает.
– Хочешь, я пирог испеку, как ты любишь, весь сахарный, и к нам гости придут, а потом мы все вместе отправимся туда, где живет золотой ангел. Он на тебя похож, мой свет, такие же светлые волосики, такие же ручки и ножки...
При слове "ангел" Вовины губы успокаиваются, на них даже проступает улыбка.
– А эту зверушку, которая косточку обглодала и мне в карман подложила, мы с собой не возьмем. Ни за что не возьмем. Скажем ангелу, и он ее к себе не пустит... Вовино личико искажается:
– Не хочу ангела! Плохой ангел! Зачем ты меня, мамочка, мучаешь?
– Что ты, что ты, не может мама мучить свою деточку. Это проклятый зверушка тебя мучает!
– Не зверушка, а ты, ты, ты и никто к нам в гости больше не придет!
– Что ты говоришь, Вова, очнись!
... Она просыпается - рядом никого нет. Ее рука сжимает маленькую белую косточку.
...А чтобы вы, мой дорогой Г.П., не подумали, что мозга у меня за мозгу заходит и с мозгою говорит, поясню конкретно. Но для этого позвольте отныне обращаться к вам так:
Глубокоуважаемый Гражданин Прокурор = Г.Г.П.!
Наконец-то мы подходим к самой важной странице нашего письма, которое, конечно, должно иметь какой-то конец.
Так вот, к тому времени, о котором идет речь, как внешний, так и внутренний круг моих друзей действительно стал сужаться. Это был как бы даже и не круг, а просто линия без начала и конца, без спасительной дырки в центре.
Все линии вообще
Они исчезали один за другим, парами и поодиночке: и чета Клейманов, и Иван Русаков с женой своей Рахилью, и подруга детства Любка Молотова, и даже старинный друг семейства, родоначальник всей нашей литературы Семен Семеныч.
Куда они исчезли? Вам виднее, дорогой Г.Г.П.! Вы лучше знаете, как это бывает -огни Шереметьево-2, детское колечко, не пропущенное строгими дядями из таможни и в последний момент брошенное через железное заграждение, ночные обрывистые звонки, редкие письма с позавчерашними ответами и вопросами (отвечать уже нет никакого смысла), потом обрыв телефонной связи и полное молчание, с обеих сторон, ползущее к одной точке, как огонь по бикфордову шнуру... обрыв телефонной связи, обрыв...
Конечно, это не идет даже ни в какие сравнения с тем, что было когда-то, ведь исчезали с земли целые семьими со взрослыми и детьми без всякого права переписки. Эти ужасы никогда не должны повториться на данном историческом отрезке, дорогие мои товарищи! И дети современных родителей совсем не те дети.
Они бы не стали, к примеру, писать письмо вождю с просьбой отыскать мучителей их мамы и папы, а потом расстреливать друг друга в лесу из пистолета. Дети моих знакомых, к счастью, уцелели и даже, я надеюсь, успели побывать вместе со всеми родителями в лучшем на земле месте тамошнем Диснейленде. Увидели свои детские мечты в осуществленном и даже увеличенном виде! Однако, не соизмеряя масштабов, хочу все-таки отметить, что и там и там конечные результаты сходились: вместо человека в пространстве просто образовывалась дырка и почему-то пахло паленым, хотя он тут же возникал где-то еще, в другом каком-то пространстве. От этого все, кто оставался на прежнем месте, ходили со странно перекошенными лицами:
расстройство челюстно-лицевых мышц. Как будто встретил на улице что-то милое и приятное, чему невольно улыбнулся, и потом с этой улыбкой какое-то время продолжаешь идти, а все уже давно кончилось - приятное позади, кругом одни сплошные рожи... Мы долго еще носили т о выражение лица, с которым общались с исчезнувшими друзьями. Имея вид, как я теперь понимаю, самый идиотский... Но что толку понимать сейчас! Мы же договорились, дорогой Г.Г.П., - буду писать только от лица настоящего времени, хоть и в прошедшем. И тогда еще можно будет что-то поправить, о чем-то догадаться! И тогда в моей квартире уже под вечер снова раздастся звонок...
...По старинной привычке смотреть на пришедшего сначала в глазок я вижу через маленькое стеклышко его, нашего гипотетического отца, но в слегка искаженном и уменьшенном варианте.
Все у нас к тому времени, надо сказать, тоже уже сошло на нет - он окончательно стал отцом в минусе... Но вот почему-то мы сейчас стоим друг перед другом в оседающих пылью московских сумерках и каким-то боковым зрением необыкновенно отчетливо ощущаем за окном падеж последних августовских звезд.
Вова лежит в своей кроватке, куда он недавно перекочевал из младенческой люльки, и играет только что подаренным ему розовым Колобком: если нажать пальчиками на круглые бока, изо рта высовывается красный резиновый язык, похожий на срам.