Сонеты к Орфею

Рильке Райнер Мария

IV

О, вы, чуткие, уловите иного духа поток. По щекам надвое пусть разделится, это все вдох единого. О, хвала вам, блаженные, ярко зияют ваши сердца. Луки для стрел и для них же мишени. Смех ваш и слезы вместе всегда. Страданья не бойтесь, и эту тяжесть вы равновесьем верните Земле: и горы тяжeлы, тяжeлы моря. Детьми вы деревья сажали, и стали давно тяжелыми и они. Обмана тут нет. Но воздух… но дали…

V

Errichtet keinen Denkstein. Lasst die Rose nur jedes Jahr zu seinen Gunsten bluhn. Denn Orpheus ists. Seine Metamorphose in dem und dem. Wir sollen uns nicht muhn um andre Namen. Ein fur alle Male ists Orpheus, wenn es singt. Er kommt und geht. Ists nicht schon viel, wenn er die Rosenschale um ein paar Tage manchmal ubersteht? O wie er schwinden muss, dass ihrs begrifft! Und wenn ihm selbst auch bangte, dass er schwande. Indem sein Wort das Hiersein ubertrifft, ist er schon dort, wohin ihrs nicht begleitet. Der Leier Gitter zwangt ihm nicht die Hande. Und er gehorcht, indem er uberschreitet.

V

Надгробье?

Нет. Пусть лучше роза цветет его во славу лире. И в ней Орфей, его метаморфоза. Так этот бог проявлен в мире под множеством имен. Ему подвластны все звуки, и он волен быть во всем, являться, исчезать. Как все-таки прекрасно, что розы долговечней он. Поймете тотчас, едва придет ему пора уйти! Ведь даже бог страшится своего ухода. Хоть слово его здесьбытие сумело превзойти. Уже он там, куда не проводить, служила лира лишь до срока его рукам. Он подчинился зову, черту переступив.

VI

Ist er ein Hiesiger? Nein, aus beiden Reichen erwuchs seine weite Natur. Kundiger boge die Zweige der Weiden, wer die Wurzeln der Weiden erfuhr. Geht ihr zu Bette, so lasst auf dem Tische Brot nicht und Milch nicht; die Toten ziehts. Aber er, der Beschworende, mische unter der Milde des Augenlids ihre Erscheinung in alles Geschaute; und der Zauber von Erdrauch und Raute sei ihm so wahr wie der klarste Bezug. Nichts kann das gultige Bild ihm verschlimmern; sei es aus Grabern, sei es aus Zimmern, ruhme er Fingerring, Spange und Krug.

VI

Отсюда он? Нет. Обоим мирам природа его вечная причастна. Ива лишь рукам, ведающим ее суть, знающим ее тайны, подвластна. Спать уходя, со стола убeрeте хлеб с молоком – они мертвых влекут. Но он, заклинатель, проберется сквозь ваши сомкнутые веки. Смешать порядок явлений, реальное с дурманными видениями, как под дымянкой и рутой, не составит труда для него. Взгляду его нет чуждого ничего. Предметы из комнаты или могилы - он воспевает все: запонку, урну, кольцо.

VII

Ruhmen, das ists! Ein zum Ruhmen Bestellter, ging er hervor wie das Erz aus des Steins Schweigen. Sein Herz, o vergangliche Kelter eines den Menschen unendlichen Weins. Nie versagt ihm die Stimme am Staube, wenn ihn das gottliche Beispiel ergreift. Alles wird Weinberg, alles wird Traube, in seinem fuhlenden Suden gereift. Nicht in den Gruften der Konige Moder straft ihm die Ruhmung Lugen, oder dass von den Gottern ein Schatten fallt. Er ist einer der bleibenden Boten, der noch weit in die Turen der Toten Schalen mit ruhmlichen Fruchten halt.

VII

Путь

его – славословья песнь, так в руде крупицы золота проступают. Сердце его, о смертный пресс для людей вина неиссякаемого. Пыль, забившись в рот, не прервет его песни, он следует путем, каким следовал бог. Всюду зреет виноград, везде винодельни, солнце чувств его всегда указывает на юг. Не заставит его славословить ложь ни тень, нисходящая от богов, ни гниль, что веет от гробниц королей. Неизменный посыльный, он обнажает зрелые плоды своего урожая перед дверями смертей.

VIII

Nur im Raum der Ruhmung darf die Klage gehn, die Nymphe des geweinten Quells, wachend uber unserm Niederschlage, dass er klar sei an demselben Fels, der die Tore tragt und die Altare. – Sieh, um ihre stillen Schultern fruht das Gefuhl, dass sie die jungste ware unter den Geschwistern im Gemut. Jubel weiss, und Sehnsucht ist gestandig, — nur die Klage lernt noch; madchenhandig zahlt sie nachtelang das alte Schlimme. Aber plotzlich, schrag und ungeubt, halt sie doch ein Sternbild unsrer Stimme in den Himmel, den ihr Hauch nicht trubt.

VIII

Славящие уста исказить жалобой может лишь голос нимфы источника, источающего слезы у той самой скалы, что поддерживает врата и алтарь. В недвижных ее плечах, ты видишь, признание сквозит, что младше других сестер она и чувствами не владеет почти. Радость знает, уже познала себя тоска, — лишь жалоба ещё учится, детскими руками ведёт счёт старым обидам ночь напролет. И вдруг внезапно, неумело, нежданно отпускает созвездие наших голосов в небо, и его не туманит их дыхание.

IX

Nur wer die Leier schon hob auch unter Schatten, darf das unendliche Lob ahnend erstatten. Nur wer mit Toten vom Mohn ass, von dem ihren, wird nicht den leisesten Ton wieder verlieren. Mag auch die Spieglung im Teich oft uns verschwimmen: Wisse das Bild. Erst in dem Doppelbereich werden die Stimmen ewig und mild.