Сонька Золотая Ручка. История любви и предательств королевы воров
Шрифт:
Пожилая пара, поддерживая друг друга, суетливо покинула свои места и засеменила на прием.
Антон тем временем спрыгнул с козел на землю, обошел вокруг лошади, поправил сбрую, сплюнул под ноги и увидел направляющегося к нему полицейского. От неожиданности напрягся, решил было забраться вновь на козлы, но полицейский остановил его.
— Кого привез?
— Господина с супругой, — грубовато ответил Антон.
— Знакомых, что ли?
— Не-е… Попутных.
— А ты меня не признал, что ли?
— Не-е…
— Так ведь мы из одной деревни. Помнишь Пантелеевых?.. Ну, у которых был самый глубокий колодец вырыт!
— Теперь признал. В полиции, что ли?
— Третий год уже… А ты сколько здесь?
— Второй год. Как папка с мамкой угорели, так я с сестрой перебрался в город.
— Зовут тебя как, не помню.
— Антон.
— А меня Михаил. Гляди, Антон, будут какие вопросы, ищи меня тут. Я завсегда несу службу возле его высокопревосходительства. Бывай.
— Бывай, земляк.
Когда ординарец назвал их, Табба непроизвольно вздрогнула.
— Его высокопревосходительство просит пожаловать господ Евдокию Ивановну и Романа Сергеевича Акуловых!
Бывшая прима бросила взгляд на побелевшего прапорщика, механически пощупала сумочку, подала ему руку, едва слышно бросила:
— От волнения не забудьте о револьвере.
Резаный и его напарник видели, как Бессмертная и прапорщик пересекли залу, как им навстречу шагнул офицер, с поклоном пригласивший к генерал-губернатору.
Кабинет генерал-губернатора поражал богатством, простором, обилием дневного света из больших окон. Сам генерал был худощав, собран, с благодушным и едва ли не веселым взглядом.
Дождался, когда пара подойдет поближе, указал на кресла:
— Милости прошу.
— Здравия желаю, ваше высокопревосходительство! — от волнения громко произнес Илья.
— Вам того же. Присаживайтесь, прошу вас.
Когда просители уселись, поинтересовался:
— В чем ваши нужды, уважаемые?
— Мой супруг, — произнесла Табба, — в девятьсот пятом году воевал с японцами. Получил два Георгия, был отмечен также другими наградами…
— Почему не при Георгиях, прапорщик? — посмотрел генерал на Глазкова.
— Совесть не позволяет, ваше высокопревосходительство, — ответил тот.
— Вы незаслуженно их получили?
— Полагаю, вполне заслуженно. Свидетельством тому являются увечья, полученные на фронте…
— Увечья — не всегда геройство.
— Согласен, ваше высокопревосходительство. Но что может быть страшнее увечья душевного? Стыд, боль, обида — вот что живет в моем сердце.
Генерал-губернатор вздохнул, перевел взгляд на Таббу.
— Ваша семья испытывает нужду?
— Да, крайнюю, — кивнула та. — У нас пятеро детей.
— Зачем же нужно столько рожать?
— Простите, не поняла.
— Не имея средств к существованию, нужно думать не только о себе, сударыня, но и о детях.
От такого вопроса Табба напряглась, едва слышно спросила:
— Вы полагаете, у наших детей нет будущего?
— Будущего, сударыня, нет ни у кого. Даже у вашего покорного слуги. Потому как страна ничего более болезненного и несчастного еще не переживала… Просящие здесь — капля в море. Вся Россия в просящих! И каждому необходимо помочь, каждого утешить, с каждым побеседовать.
— Нам уйти, ваше высокопревосходительство?
— Ну зачем же? Просто я обязан, господа, объяснить сложность жизни в отечестве, и чтобы не только мы вам помогали, но и вы нам. Как, прапорщик, вас по имени-отчеству?
— Роман Сергеевич Акулов.
Генерал повернул голову к ординарцу:
— Распорядись, любезный, чтоб поискали в картотеке Акулова Романа… Сергеевича… И поживее!
Офицер исчез. Его высокопревосходительство снова вздохнул, обратился к Таббе:
— Думать надо, сударыня, не только о себе, но и об отечестве. Меньше воровать, меньше зловредничать, меньше нарушать Господом установленные законы, меньше богохульствовать.
— Это вы мне говорите?
— И вам, и себе, и подчиненным, и даже государю.
— Государь также, по-вашему, ворует?
От такого вопроса генерал даже перекрестился.
— Не приведи господь!.. Император как раз подает нам всем пример пристойности, чести и добропорядочности. Были бы все, как их величество, может, и порядка в стране было бы больше.
Табба резко поднялась, вынула из сумочки револьвер, направила на городского голову.
— Будьте вы прокляты! — и несколько раз нажала на курок.
Генерал ткнулся лицом в стол и затих. На выстрелы тут же из двери выскочил растерянный ординарец. Глазков навел на него оружие, выстрелил, и офицер упал на паркет, так и не успев выхватить револьвер.
Табба и Илья, сунув оружие под одежду, двинулись к выходу. Бессмертная крепко держала под руку прапорщика, стараясь, чтоб он шел быстрее и увереннее.
Резаный, увидев их, выходящих из двери без сопровождения ординарца, сразу все понял. Дал знак напарнику, оба приготовились к отступлению.
Табба и Илья почти дошли до середины зала, когда из двери приемной выбежали сразу несколько офицеров, один из них отчаянно закричал:
— Его высокопревосходительство убили! Вот убийцы!.. Держите их!
Не дожидаясь, когда офицеры начнут стрелять, Резаный открыл огонь первым. От его выстрела упал один из них, остальные бросились врассыпную, извлекая оружие и стреляя.
Бессмертная, увлекая за собой хромающего Глазкова, лавируя между орущими, визжащими посетителями, почти достигла выхода, как вдруг Илья, намеревающийся выстрелить, откинулся назад, уронил револьвер и сполз вниз.