СООБЩЕСТВО И ЗЕМЛЯ
Шрифт:
Когда к свету, который испускали стены, добавилось ультрафиолетовое излучение, Тревиц принялся раздеваться. Он по очереди одну за другой снимал влажные одежды и вытряхивал их, поворачивая во все стороны.
— Это просто предосторожность, — сказал он. — Вы тоже сделайте это, Янов… Да, Блисс, мне придется полностью раздеться. Если вам неудобно, пройдите в другую каюту.
— Меня это не смущает, — сказала Блисс, — я вас прекрасно себе представляю и уж, конечно, ничего нового не увижу… Что за инфекция?
— Да так, пустячок, — с деланным безразличием сказал Тревиц, —
Они сделали все что надо. Пригодилось и ультрафиолетовое облучение. Согласно инструкциям, приданным "Далекой Звезде", это облучение как раз предназначалось для дезинфекции, хотя Тревиц считал, что всегда существовало, а иногда побеждало искушение использовать излучение, чтобы создавать модный загар для людей, на чьих планетах загар считался модным. Но как бы им ни пользовались, облучение дезинфицировало.
В космосе Тревиц подвел корабль к солнцу Мельпомении, насколько позволяли требования безопасности, и вертел и крутил "Далекую Звезду", пока не убедился, что вся ее поверхность омыта ультрафиолетовыми лучами. И, наконец, они вызволили из шлюза два скафандра и тщательно исследовали их, пока Тревиц не удовлетворился.
— И все это, — сказала Блисс, — из-за моха. Так, Тревиц, вы сказали, мох?
— Я назвал его мохом, — ответил Тревиц, — потому что он показался мне похожим на мох. Но я не ботаник. Наверняка я могу только сказать, что он ярко-зеленый и может обходиться очень малым количеством световой энергии.
— Почему очень малым?
— Этот мох не может выжить при прямом освещении солнечными лучами. Его споры повсюду, а вырастает он в темных углах, в щелях, в статуях — везде, где находится источник двуокиси углерода, питаясь энергией рассеянных фотонов света.
— Вы, кажется, считаете мох опасным, — сказала Блисс.
— Он может оказаться опасным. Если бы мы занесли сюда споры, они нашли бы здесь достаточно темных углов и неограниченное количество двуокиси углерода.
— Только три сотых процента нашей атмосферы, — сказала Блисс.
— Для них и это много, а в нашем дыхании его четыре процента. Что, если бы споры проросли у нас в ноздрях или на коже? Что, если бы они разложили и уничтожили всю нашу пищу? Что, если бы они начали выделять токсины, смертельные для нас? И если бы мы постарались уничтожить весь мох, но занесли хотя бы несколько спор на другую планету, мох распространился бы там и попал оттуда на другие планеты? Кто знает, какой ущерб он мог бы причинить!
Блисс покачала головой.
— Жизнь, — заявила она, — не обязательно опасна только оттого, что она необычна. Вы слишком легко прибегаете к убийству.
— Это говорит Гея, — сказал Тревиц.
— Конечно, но ведь я дело говорю. Может быть, этот мох приспособлен к жизни на Мельпомении и не выжил бы на других планетах, где много света и двуокиси углерода.
— Вы хотите, чтобы я рискнул? — спросил Тревиц.
Блисс пожала плечами.
— Ладно, не
Тревиц собрался ответить, но тут зазвенел чистый высокий голос Фоллом. Она говорила на своем языке.
— Что она говорит? — спросил Тревиц у Пелората.
— Фоллом говорит, что… — начал Пелорат.
Однако Фоллом сама сообразила, что не все понимают ее язык, и начала снова.
— Вы там нашли Джемби?
Фоллом произносила слова старательно, и Блисс довольно улыбнулась.
— Правда, она уже хорошо говорит на галактическом?
— Если я начну объяснять, — тихо сказал Тревиц, — я все испорчу. Блисс, объясните ей сами, что мы не нашли там никаких роботов.
— Я объясню, — сказал Пелорат. — Идем, Фоллом. — Он ласково положил руку на плечо ребенка. — Идем в нашу каюту, я дам тебе еще книжку.
— Книжку? Про Джемби?
— Не совсем… — и дверь за ними закрылась.
— Знаете, — сказал Тревиц, с нетерпением дождавшись ухода Фоллом, — мы теряем время, изображая нянек при этом дитяти.
— Почему теряем? Разве она мешает вам искать Землю, Тревиц?… Заботясь о ней, мы устанавливаем контакт, устраняем страх и создаем любовь. Разве это не достижение?
— Это опять говорит Гея.
— Да. Давайте оценим наши достижения. Мы посетили три древние планеты космитов и ничего не нашли.
Тревиц кивнул.
— Совершенно верно.
— Более того, все они оказались опасными! На Авроре одичавшие собаки, на Солярии странные и опасные люди, на Мельпомении зловещий мох. Это показывает, что планета, предоставленная самой себе, с людьми или без, становится опасной для межзвездного общества.
— Это не может быть всеобщим законом!
— Три из трех определенно производят впечатление.
— И какое же впечатление это производит на вас, Блисс?
— Хорошо, я скажу. И выслушайте меня, пожалуйста, с открытым сердцем. Пусть в Галактике миллионы планет, населенных людьми, и пусть эти люди изоляты, и пусть на каждой планете они господствуют и навязывают свою волю другим видам жизни и. тем более, неодушевленной природе. Как это и обстоит на самом деле. Из чего следует, что Галактика — это, по сути, примитивная и разлаженная Галаксия. Самое начало объединения. Понимаете, что я хочу сказать?
— Понимаю, но это не значит, что, когда я все выслушаю, соглашусь с вами.
— Ладно, не соглашайтесь, только дослушайте. Единственный путь, на котором Галактика может существовать благополучно, это Протогалаксия. И Галактическая Империя была тем сильнее и благополучнее, чем меньше "прото" и чем больше Галаксией она являлась. Когда Империя развалилась, наступили плохие времена и ощущалось стремление усилить концепцию Протогалаксии. Такой попыткой стала Федерация Сообщества. Тем же было царство Мула. И тем же является попытка создания Вторым Сообществом новой Империи. Но даже если бы не было этих Федераций и Конфедераций, если бы вся Галактика представляла собой хаос, это был бы организованный хаос. Планеты контактировали бы друг с другом, пусть и враждебно. Это еще не самый худший случай.