Соотношение сил
Шрифт:
Опять замелькали города и газетные заголовки.
«Весь земной шар затаил дыхание, – объяснял диктор, – фюрер все еще пытается сохранить мир».
Появился дорожный указатель с названием «Посевалк», радиовышка, небольшое здание с разбитыми окнами.
«Польские войска провели обстрел нашей территории. Мы отплатим бомбой за бомбу».
Затем – небо, пухлые облака. Кадры напоминали начало «Триумфа воли», но вместо фюрера в облаках плыли стаи люфтваффе.
«Тра-ля-ля, тра-ля-ля, мы летим бить врагов, мы с победой вернемся домой».
Пространство внизу выглядело плоской схемой. Бомбы казались не крупнее фасоли, взрывы – искорками, вспышками спичек.
«Военно-воздушная мощь Германии обрушила стальной ураган. Стремительные, как ветер, наши истребители, взрывают покоренное воздушное пространство. Все важные военные объекты уничтожены с воздуха за несколько дней».
«Тра-ля-ля» сменилось благостной медленной мелодией. Опять аэродром. Самолеты приземляются. Голос диктора зазвучал игриво-умильно:
«Как голодные птенцы, открывают они свои люки, чтобы принять новый бомбовый груз».
Лица летчиков, все как на подбор правильные, арийские. Короткий отдых, полевая кухня. Опять облака, бомбы, взрывы, но вместо «тра-ля-ля» – Вагнер.
Диктор – торжественно, с воодушевлением:
«Бомбы сыплются стальным дождем. На волю выпущены смерть и разрушение».
Фильм шел уже минут тридцать, а в маленьком зале не прозвучало ни слова. Только голос Ильи механически повторял по-русски немецкие фразы. Он произносил их медленно, четко, как положено механизму.
«На волю выпущены смерть и разрушение».
На экране смерть и разрушение выглядели красиво, режиссеры, операторы, монтажеры знали свое дело. Облака, плавный танец самолетов, «Полет валькирии», чеканные арийские профили летчиков. Сквозь эти картинки Илья видел гибель множества людей, детей, женщин. Трупы, трупы…
Вагнер, «тра-ля-ля», немецкий диктор и собственный голос не могли заглушить грохот взрывов, панику, крики, стоны, от которых лопалась голова, хотя ничего этого не показывалось и не звучало.
Поплыла панорама разрушенной Варшавы.
– Мы пролетели над городом, с нами не мешало бы лететь мистеру Чемберлену. Что вы теперь скажете, мистер Чемберлен? Вот результат вашей безжалостной политики, за нее придется отвечать перед всем миром, – повторял Илья вслед за немецким диктором и думал:
«Вот кто бомбил, стрелял, давил гусеницами. Чемберлен. А Гитлер со Сталиным пришли освобождать, спасать…»
Тут Хозяин оживился, звякнул бутылкой о стакан, налил себе «Лагидзе», ткнул пальцем в экран:
– Правильно, так его… – Он обматерил Чемберлена и отхлебнул воды.
На экране германские
«Люфтваффе добились невероятных свершений. Первая фаза великой битвы завершилась триумфом. То, что люфтваффе продемонстрировало в Польше, скоро продолжится в Англии и Франции».
Хозяин, перебив Илью, громко заметил:
– А, вот и жирный!
Он всегда произносил это, когда в кадрах хроники появлялся Геринг.
Илья взглянул на часы. Половина второго. Нестерпимо хотелось домой. Он тосковал по Машке. Только с ней рядом, прижавшись, зарывшись лицом в ее волосы, он выныривал из мертвой сталинской реальности, дышал, жил. Потом опять уходил на дно тухлого болота, леденел, притворялся заводной игрушкой, говорящим карандашом. Зачем? Ради чего?
Он закрыл глаза на мгновение, представил, как Машка спит, ворочается, бормочет, вздрагивает во сне, и тут же загадал: если сейчас будет перерыв, значит, придется сидеть до утра. Он никогда точно не знал, сколько продлится очередной просмотр. Изредка удавалось потихоньку спросить у Большакова. Но сейчас Иван Григорьевич сидел слишком далеко, а вставать и пересаживаться нельзя.
Экран замерцал, без всякого перерыва. И опять Илья услышал собственный механический голос:
– Польский поход. Вероломные заговорщики-поляки. Бессмысленная оборона окруженной Варшавы. Данциг, город тамплиеров. Пока западные военные миссии пытались втянуть СССР в военную агрессию против Германии, рейхсминистр Риббентроп вылетел в Москву, чтобы подписать пакт. Дни террора и польских репрессий ушли раз и навсегда.
Ползли немецкие танки, Риббентроп спускался по трапу в Москве, высилась гора касок с голов побежденных поляков, брели бесконечные толпы военнопленных.
– За первые восемь дней кампании захвачены территории, на покорение которых в Первую мировую требовалось не меньше года, польской армии больше нет, – повторял Илья вслед за немецким диктором и думал: «Неужели потом еще “Чапаев”? Хозяин вроде зевнул, Ворошилов клюет носом, Молотов сидит прямо, неподвижно, пялится в экран. Скоро конец. Парад в Варшаве…»
Немецкие колонны шагали четко, мощно, под разудалый марш.
«Парад в Варшаве принимает фюрер. Германия может чувствовать себя спокойно под защитой такой армии».
Начался кусок мультипликации. Карта Европы, море с подвижными закорючками волн. Британия по форме напоминала зайца, присевшего на задние лапы. Над островом с игрушечным жужжанием летел германский бомбардировщик и сбрасывал на него овальную, с рыбьим хвостом, бомбу. Британия раскалывалась на части и тонула в нарисованных волнах.
– У Германии теперь остался один враг, которого нужно победить, – перевел Илья последнюю фразу диктора и подумал: «Бомба, та самая. Если они ее правда сделают, понятно, для кого. Британию им нужно победить, а нас – уничтожить».