Соперница интриганки
Шрифт:
– Смотрю, ты не переоделась до сих пор? – поднял он глаза от книги.
Я присела на подлокотник кресла и кротко сказала:
– Пап, давай поговорим.
Он захлопнул книгу и воззрился на меня.
– Ну давай. Только без вранья!
Я покорно кивнула.
– Помнишь, раньше мы с тобой много времени проводили вместе?
– А какое это имеет отношение к делу? – прищурился он.
– Мне кажется, пап, что мне стало не хватать твоего внимания, и я… – тихо вздохнула, – стала заглядываться на мужчин
– Ты меня в этом винишь? – потрясенно воскликнул он.
– Нет, просто говорю как есть. Павел Дмитриевич очень хорошо ко мне относился, давал советы, помогал мне… и мне показалось, что я влюбилась в него. Но наверное, это не по-настоящему, да? Я ведь люблю Дениса.
– Конечно, не по-настоящему! Ерунда это все!
Я закрыла лицо руками.
– Мне так стыдно. Как теперь в школу идти?
Отец вздохнул и, приобняв меня за плечи, проворчал:
– Пойдешь, как всегда! – Он похлопал меня по плечу. – Ну, ошиблась, с кем не бывает. А если этот козел будет тебя ущемлять на уроках, ты мне скажи, дочка!
Я кивнула и положила голову отцу на плечо.
– Прости меня. Тебе очень стыдно было за меня?
Он отмахнулся.
– Ерунда! Главное, чтобы ты эту дурь выкинула из головы, понимаешь?
– Да. Когда я с Денисом, я совершенно не думаю о Павле Дмитриевиче. Вот только…
– Ну чего ты умолкла?
– Да так… у нас с Денисом не все гладко.
– Почему? Вы поссорились? Ты же к нему бежать собиралась?
– Нет, не поссорились. Мы редко видимся, и я чувствую, что мы отдаляемся. Мне одиноко, и тогда я начинаю придумывать… ну ты понял. – Я встала с подлокотника. – Ладно, пап, пойду приму ванну.
Уже у дверей он меня окликнул:
– Подожди. Ты сегодня с Денисом договорилась, можешь идти к нему, если хочешь.
– Правда? Я пойду? Спасибо, пап.
Я улыбнулась. Иногда, когда тебя в чем-то несправедливо обвинили, проще принять это и признать, что совершила ошибку, чем доказывать свою невиновность. Люди любят, когда грешники каются. А грешникам – им что, одним грехом больше, одним меньше – в сущности, не имеет значения.
Я долетела до дома Дениса на крыльях любви и счастья и позвонила ему. Он долго не отвечал, а когда наконец услышала его голос, то выпалила:
– Я все уладила! Едем?
После паузы он сказал:
– Извини, я отменил бронь.
Моему разочарованию не было предела. Но я решила, что отчаиваться рано, и предложила:
– Давай просто поедем в любой отель, где будет свободный номер?
Он помолчал, а затем пробормотал:
– Не думаю, что это хорошая идея. Если все сорвалось, наверное, сегодня просто не наш день.
– Возможно, – промолвила я. – Тогда, может, сходим куда-нибудь или…
– Лия, когда ты сказала, что все отменяется, я… я сейчас не дома.
– А где?
– В кино.
– А с
– Со Стефой. Ну ты сама говорила, что она в своей деревне никуда не ходила, ну вот я и…
– А-а, ясно. – Мне большого труда стоило сохранить голос веселым. – Ну давай, отдыхайте, созвонимся потом.
Я обернулась и, увидев свое белое отражение в витрине ресторана, почувствовала себя так глупо, что захотелось разреветься. Но я лишь несколько раз глубоко вздохнула и побрела к остановке.
Встреченные прохожие, особенно мужчины, оборачивались мне вслед.
В клатче завибрировал телефон, я выхватила его, надеясь, что это звонит Денис сказать, что передумал и едет ко мне. Но это был Никита. Он без предисловий объявил:
– Хочу тебя нарисовать. Когда я нахожу необычный типаж, у меня прям ломка начинается. Выручишь?
Каким же он был забавным! Я предложила ему забрать меня с остановки. И через десять минут он приехал. И я в который раз подумала: что же не так? Почему все прочие парни готовы мчаться ко мне со всех ног, а Денис, которому я предложила на эту ночь себя, выбирает кино с рыжей деревенской клухой!
На заднем сиденье лежали мольберт, холсты и чемоданчик с красками.
– И где же ты будешь меня рисовать? – уточнила я, садясь в машину.
Парень восхищенно оглядел меня и выдохнул:
– Ты неотразима! А где ты была?
– Не важно. Теперь я здесь.
Он улыбнулся. Сегодня на нем был вязаный голубой кардиган, прямо на голое тело, потертые рваные серые джинсы и голубые кеды на босу ногу. Что и говорить, одевался он довольно экстравагантно. Со вкусом и при этом с какой-то маниакальной простотой.
Он привез меня к сталинскому дому с колоннами, расположенному в начале улицы Куйбышева, открыл передо мной дверь машины, вытащил мольберт, холсты и чемодан с красками, затем повел меня в парадную. Ему открыл по домофону какой-то Вадик. Идея с «порисовать» мне стала нравиться все меньше. Находиться в квартире с двумя незнакомыми парнями – не слишком хорошая идея.
Однако в квартиру мы не пошли. Никита привел меня на крышу, откуда открывался великолепный вид на Петропавловскую крепость и Троицкую площадь.
– А как ты в темноте будешь рисовать? – спохватилась я.
И тогда он подошел к краю крыши и принялся распутывать удлинитель, который, видимо, тянулся из квартиры того самого Вадика, открывшего нам дверь.
– Да будет свет! – провозгласил Никита. И крыша озарилась сиянием сразу двух прожекторов.
Парень установил холст на мольберт и раскрыл чемоданчик.
– А что мне делать? – спросила я и призналась: – Меня никто никогда не рисовал.
Никита попросил подождать минутку и куда-то ушел. А вернулся со старым плетеным креслом, куда и усадил меня. Он предложил мне принять любое удобное положение.