Соперницы
Шрифт:
— По… потому что его… его мама вышла замуж еще раз.
— Что? — Барбара закатила глаза. — Но она не могла выйти замуж, пока был жив дядя Томас, а он умер как раз перед моим рождением, ты сама так говорила, от сердечного приступа. А мама дяди Дональда — миссис Радлет, и она все еще…
Мисс Бригмор вскочила с места и сделала то, чего не делала никогда — ударила кулаком по столу, так, как поступил бы мистер Беншем, и закричала на Барбару, произнося каждое слово отдельно:
— Я не собираюсь, сейчас вдаваться в подробности жизни целой семьи, ни ради твоего удовольствия, ни ради удовольствия кого-либо другого, ясно? Когда я сочту, что пришло время, то расскажу тебе всю историю,
Барбара во все глаза смотрела на мисс Бригмор. Она видела — Бриджи разъярилась и раскричалась из-за того, что пытается что-то скрыть, и наверняка этот секрет связан с тетей Констанцией и человеком, которого звали Дональд Радлет, и который приходился ей мужем, но был тем не менее сыном дяди Томаса. В ту минуту девочка испытывала сильное желание сказать: «Тетя Констанция — плохая, в ее ящичке для воротников хранится портрет мужниного брата, и он очень похож на Майкла». Но нет, теперь это личный секрет Барбары. И она не будет ждать позволения говорить о нем. Когда она сама решит, что пришло время, тогда и застанет людей врасплох, и начнет задавать вопросы, а больше всех напугает тетю Констанцию, если та вздумает помешать ей.
— Ты закончила завтракать? Тогда иди собирайся в поместье, — холодно проговорила мисс Бригмор.
Барбара вошла в свою комнату и села возле трюмо, принявшись изучать свое отражение в зеркале. При этом она думала: «Я знаю так много того, о чем не знают другие люди, может быть, из-за глухоты я замечаю больше. Когда мне исполнится шестнадцать, я буду уже такой умной, как… — она собиралась сказать «как Бриджи», но потом решила: — Как тетя Констанция». Барбара понимала, что тетя Констанция гораздо лучше знает жизнь.
Внезапно настроение девочки переменилось. Она придвинулась поближе к зеркалу, и, разглядывая свое печальное лицо, мысленно сказала своему отражению: «Во мне есть что-то плохое, а я хотела бы стать совсем хорошей, чтобы Майклу все во мне нравилось. Я бы хотела быть доброй, как Кэти, и нежной, как… — Барбара чуть не отпрыгнула от зеркала, поймав себя на слове «Сара», а потом, сгорбившись, спросила: — Неужели я ненавижу ее из-за этого? Не только потому, то Майкл с ней возится, но и потому, что она так не похожа на меня со своим нежным и кротким характером? — Придвинувшись к зеркалу как можно ближе, девочка смотрела на себя и задавалась мучительным вопросом: — Почему я не такая? Не добрая и не нежная? Но… я любящая. Да, да. — Она качнула головой, словно пытаясь переубедить несправедливо обвиняющий ее голос. — Я любящая, я люблю Майкла, я всегда его любила, с самого рождения. И Бриджи, да, ее я тоже люблю, только по-другому, и я люблю Кэти, потому что трудно не любить такого великодушного человека, как она. Я хорошо отношусь к мальчикам особенно к Джону. Я… я ко всем хорошо отношусь, ко всем, кроме семьи Уэйтов и… тети Констанции».
Ну что ж — Барбара выпрямилась — если она надеется когда-нибудь получить Майкла, то ей придется научиться любить и тетю Констанцию тоже, потому что, когда они с Майклом поженятся, им всем надо будет жить в одном доме. А может быть и нет. Перед ее мысленным взором предстала картина — тетя Констанция смотрит на мистера Ферье. Барбара умеет распознавать любовь, когда видит ее.
— Вот так, — девочка кивнула своему отражению, она действительно очень много знает, гораздо больше, чем любой другой ее ровесник. И может быть, дело не в глухоте, а в том, что она — Моллен. Моллены не такие, как все, они особенные, у них есть отметина. А мистер Ферье и без отметины увидел в ней одну из Молленов. Как странно будет,
Часть 2
Матильда Беншем
Глава 1
— А теперь послушай меня, парень, я собираюсь задать тебе несколько прямых вопросов и жду на них прямые ответы; довольно, ты ходил вокруг да около почти целый год. Почему, скажи ради Бога, ты не можешь быть таким же, как Джон?
— Я не могу быть таким же, как Джон, потому что я не Джон, я — это я. — Дэн Беншем наклонился к отцу через стол и, помолчав, добавил: — Так похоже на тебя — мерить всех по одной мерке.
— Так вот, парень, я этого не потерплю. — Гарри поднялся со стула, подошел к сыну и вытянул руку, тыча тому в грудь. — Можешь сколько угодно разыгрывать взрослого перед своими дружками, но запомни, что здесь хозяин — я, а ты — сосунок и не более того.
— Рад это слышать. А то вчера ты говорил, что я уже достаточно большой, чтобы знать, чего я хочу.
— Так и есть. И вот о чем разговор. Я надрывался годами, мой отец тоже, и все для того, чтобы иметь одну из лучших фабрик в Манчестере. А теперь у меня два сына, которые должны быть счастливы, черт побери, иметь возможность это унаследовать. Тебе уже девятнадцать, и ты до сих пор не знаешь, к чему приложить руки. Если бы ты вбил себе в голову продолжить учебу в одном из этих университетов, я бы не возражал, да, да. Но ты приезжаешь домой и заявляешь, что тебе самому неизвестно, чего ты хочешь, кроме как шататься по свету, пока не поумнеешь. Ну что ж, я тебе кое-что скажу, парень: черта с два ты будешь путешествовать на мои деньги.
— Я могу путешествовать без денег.
— Ха! Ха! Послушайте его. Хотелось бы мне на это посмотреть. — Гарри прошелся по комнате, широко раскинув руки, потом повернулся и несколько секунд разглядывал младшего сына. — Скажи-ка мне вот что, почему бы тебе годок не поработать на фабрике? Когда-нибудь она станет наполовину твоей, так что неплохо бы знать, откуда берутся деньги и как они зарабатываются.
Дэн с силой сжал кулаки и, закрыв глаза, прорычал:
— Я говорил тебе тысячу раз, что не могу видеть, как шесть дней в неделю они работают, работают, работают без остановки…
— Послушай, парень, давай уточним: мои… о моих людях заботятся лучше, чем обо всех других в городе. Сам Шафтесбери не смог бы сделать для них больше.
— Да?
— Да! И твой сарказм тут не уместен. Боже Всемогущий! Ты так ко мне относишься, словно я какой-то жуткий Джон Брайт [2] и выступаю против любой реформы и всех их вместе взятых. Посмотри, что я сделал за последние несколько лет, причем задолго до семьдесят четвертого. Я всегда опережал время; никогда не брал на работу ребятишек моложе десяти лет, а потом и двенадцати.
2
Джон Брайт (1811–1889) — английский политик, либерал, выступал против имперской политики.
— Потому что вышел такой закон.
— Вот сопляк паршивый! Да я мог бы остановиться на десятилетних и сохранить хорошие отношения с другими владельцами. А так некоторые из них внесли меня в черные списки, ты об этом знаешь? Меня, в черные списки! И вот что, парень: ты лучше перестань сильно задирать нос, не то шлепнешься ненароком.
Пока отец и сын (если бы не различный возраст, они были бы как братья-близнецы) испепеляли друг друга взглядами, раздался спокойный голос Джона, обращенный к Дэну: