Соперники
Шрифт:
– Ты чертовски соблазнительна, – тихо произнес он, когда Флейм остановилась перед ним.
Она взяла у него из рук бокал шампанского, взглянув на него с притворным разочарованием.
– А я-то надеялась на то, что соблазнять будут меня!
Он поднял черные брови:
– Вечер только начинается.
– Обещания, обещания… – поддразнила она и сделала глоток искристой жидкости. И в тот же миг узнала его неповторимый вкус. – Персиковое шампанское!
– Конечно, – улыбнулся он и тоже отпил из бокала.
Она с преувеличенным вниманием оглядела гостиную, которая, как и остальные комнаты, свидетельствовала о безупречном вкусе хозяина.
– Что?! Нет орхидей?
– Хорошо,
Она посмотрела на футляр, затем подняла глаза на его худощавое мужественное лицо, не в силах скрыть свое изумление.
– Что это?
– Открой, – было все, что он сказал.
После минутного колебания Флейм поставила бокал на стол и подняла откидывающуюся крышку футляра. Искорками вспыхнуло яркое сияние. Она полувдохнула-полувскрикнула, увидев великолепную бриллиантовую брошь в форме ветки орхидеи, а по бокам – пару таких же бриллиантовых сережек.
– Теперь у тебя всегда будут орхидеи.
Она неотрывно смотрела на брошь, на ее глаза навернулись слезы – Флейм была тронута как выбором подарка, так и его великолепием.
Если бы Ченс просто хотел вручить ей что-нибудь дорогое, он мог бы купить любую побрякушку. Однако он поступил иначе – он выбирал с толком и чувством, желая преподнести ей нечто особое, понятное только им двоим.
Она не сопротивлялась, когда он взял футляр из ее онемевших пальцев и вынул брошь из выемки в лиловом бархате. Когда он пристегнул украшение к ее блузке, Флейм подняла на него глаза, затуманенные слезами. Он неторопливо снял ее длинные серьги и вместо них вдел бриллиантовые. Закончив, он окинул взглядом результат, ласково положив ей руки на плечи. Это прикосновение, нежность и желание, светившиеся в его глазах, взволновали Флейм не менее глубоко, чем подарок.
– Прекрасно, – проговорил он хрипловатым полушепотом.
– О, Ченс, я… я не знаю, что сказать, – призналась она, не в состоянии выразить словами свои изумление, радость и благодарность.
– Ничего и не говори.
И она не стала. Вместо этого она обняла его за шею и поцеловала – ее руки, губы и тело были красноречивее всяких слов. Он крепко прижал ее к себе, его беспокойные жадные руки гладили ее плечи, спину, бедра, обдавая ее жаром сквозь тонкую материю ее одеяния. Те чувства и желания, которые так долго сдерживались, теперь нашли выход. Она прильнула к нему теснее, запустив пальцы в его волосы, поцелуй становился все настойчивее, требовательнее, неистовее. Но он не утолял страсть. Оторвавшись от его губ, она покрыла поцелуями его лицо, забыв обо всем на свете и ощущая лишь то, как напряжено ее тело и как громко колотится сердце.
– Ты не представляешь себе, как я хочу тебя – сейчас, сию минуту, – прерывисто прошептал Ченс, горячо дыша ей в ухо, от чего она сладостно содрогнулась. – Я тщательно спланировал весь вечер – шампанское, ужин при свечах, непринужденная беседа, прогулка под луной… которая приведет нас в спальню. Теперь же из всей программы я хочу оставить одну спальню, и к черту все остальное.
Флейм улыбнулась ему в щеку, она чувствовала почти то же, что и он, правда, с некоторой разницей:
– Где написано, что женщину нельзя напоить вином, угостить ужином и предложить прогулку под луной потом?
– А и в самом деле, где? – Он чуть отклонился назад и всмотрелся в припухлость ее мягких губ и зелень глаз, потяжелевших от желания. – Я давно научился ценить импровизации.
– Да? – Она провела ногтем по его подбородку.
– Да. – Одним
– У тебя это прекрасно получается… как и все остальное, – добавила Флейм, уже лаская его сильную шею.
В спальне все неистовые порывы, вся жажда и нетерпение куда-то исчезли, уступив место нежности. Они смотрели друг на друга, стоя на расстоянии меньше трех футов, в снопе света от единственной лампы. Не произнося ни слова, они стали медленно раздеваться, избавляясь от одного слоя одежды за другим. Но они сбрасывали с себя нечто большее, чем одеяние, и обнажали нечто большее, чем тела. Они открывали друг другу свои чувства, сердца и души.
Когда он протянул ей руку, она почувствовала, что к горлу подкатил комок. Этот миг и это движение были столь прекрасны, что ей захотелось плакать. Она дала ему руку, и они приблизились друг к другу, соприкоснувшись телами. Наконец-то она ощутила исходивший от него жар. Твердые, как стены, мускулы его груди и мощные колонны бедер. Подняв руки, она вынула шпильки из волос, и они рассыпались по плечам.
Он смотрел ей в глаза, тихонько лаская большими пальцами впадинки за ее ушами.
– Я люблю тебя. – В этой единственной фразе была заключена вся сила его чувства.
– Я тоже тебя люблю, – прошептала она в ответ, подставляя лицо под его жадные губы.
Позже, гораздо позже, они откупорили еще одну бутылку персикового шампанского, поужинали при свечах, гуляли под звездами, а затем вновь вернулись в спальню, чтобы заново открыть для себя восторги любви.
17
Свежий утренний ветерок проникал в комнату сквозь открытые балконные двери. Ченс остановился в дверном проеме, наблюдая за тем, как тучная мексиканка ставит на стол, накрытый для завтрака на балконе, вазу со свежими фруктами. Он смотрел на уютную сервировку стола: друг против друга на салфетках стояли тарелки, хрустальные стаканы, фарфоровые чашки, рядом с которыми сверкали столовые приборы. Обычно на завтрак он ограничивался черным кофе, иногда выпивая еще и сок; он редко ел по утрам. Но сегодня все было иначе. Он будет завтракать не один. С ним будет Флейм. Удивительно, как это возбуждало его аппетит.
Застегнув браслет часов, он слегка повернул голову, чтобы увидеть Флейм.
Она сидела на обтянутой клетчатой тканью скамеечке перед освещенным туалетным зеркалом, на ней было кимоно ярко-голубого шелка, такая же лента была обвязана вокруг головы, чтобы волосы не падали на лицо, пока она накладывала косметику – ей оставались последние штрихи.
Глядя на нее, Ченс вновь ощутил невыразимую нежность и потребность быть рядом и оберегать. Тысячу раз он пытался найти определение этим чувствам, но они были слишком неуловимы. Находиться с Флейм было все равно что выйти на улицу после сильного дождя, когда свежий бодрящий воздух обостряет ощущение радости бытия. Да, рядом с ней ему было хорошо, очень хорошо.
– Мы сегодня завтракаем на балконе, – сказал он, поймав на себе ее взгляд. – Я попросил Консуэло накрыть там, пока ты была в душе. Ты ведь не против? Такое чудесное утро. – Она отвернулась к зеркалу и поднесла к ресницам щеточку для туши. – И ты такая красивая.
Он подошел к ней сзади и, глядя на ее отражение в зеркале, снова залюбовался ее смелой, полной жизни красотой.
Они встретились глазами в зеркале, в ее взгляде читалась затаенная радость.
– Буду красивая… всего лишь через пару минут. – Она сунула щеточку в тюбик с тушью и положила его на туалетный столик.