Сопка голубого сна
Шрифт:
— Мне просто стыдно, что вы, ваше степенство, прикасаетесь к такому грязнуле...— сказал чернявый, и тут же шепотом: — Увезите меня от них, спасите!
Таким образом, за стрижкой и бритьем Бронислав узнал, что те двое держат его здесь насильно, отобрали ботинки и паспорт, чтобы он не мог убежать, чистый паспорт человека, который никогда не привлекался к суду, для них на вес золота — они фальшивомонетчики, делают из свинца «серебряные» рубли, а его теперь подослали выведать, не заподозрили ли приезжие чего-нибудь...
Бронислав
— Иди сюда, Надя, посмотри, какой красавец! Надя встала, подошла.
— В самом деле!
На пеньке сидел юный Иисус Христос с византийских икон, с оливковой кожей, иссиня-черными, слегка вьющимися волосами, нежным маленьким ртом, изящным орлиным носом и томным взглядом миндалевидных глаз.
— Клянусь, я не такой, как они. Я издалека, из Варшавы...
Тут Бронислав догадался, откуда этот акцент и эта внешность. Он вспомнил свои детские игры во дворе с еврейскими мальчишками и выкрикнул единственную, запомнившуюся ему с той поры фразу:
— Мит вемен шпилст ду? Шпилст ду мит мир, ци мит зай?
Чернявый схватился за голову: ай-вай, так вы знаете идиш? Вы из Варшавы, вы наш? Из окна позвали:
— Лешка!
Лешка схватил Надю за руки и, целуя ее ладони, со словами: «Я ваш, я с вами, клянусь!» — выбежал из сарая.
— Что ты ему сказал? — спросила Надя.
— «Ты с кем играешь, со мной или с ними?» Это единственные слова на идиш, какие я знаю. Я вырос в Варшаве на еврейской улице и помню, что так мальчишки спрашивали друг друга, кто с кем играет.
— А что ты думаешь о нем?
— Не знаю, каким образом, какими путями прибился к этим мошенникам варшавский еврей, но думаю, что он не врет...
Он в задумчивости прошелся по сараю и, бросив взгляд на розвальни, заметил отсутствие ружья. А ведь оно было здесь. Висело на крюке справа, рядом с сиденьем. Может быть, упало?
— Ты что там ищешь? — спросила Надя.
— Ружье. Ты его не брала?
— Зачем оно мне... Наверное, лежит на своем месте.
— То-то и оно, что на месте его нет.
Они обыскали сани и весь сарай. Ружья нигде не было.
— Ведь сюда никто не заходил, испариться оно тоже не могло. Злой дух, что ли, здесь орудует?
— Успокойся, Надя, не переживай. Ружье не иголка, затеряться не может. Выясним.
Бронислав осмотрел стены, потрогал доски, убедился, что сарай ветхий, доски расшатаны, одна, около которой стояли сани, буквально висела на одном гвозде. Ее можно было без труда приподнять и протянуть руку за ружьем, сани стояли вплотную к стенке.
— Видишь? — Бронислав показал Наде, как было украдено ружье.— У твоего злого духа рыжая борода.
— Они нас разоружили,— шепнула Надя.
— Это им так кажется,—ответил Бронислав, подсаживаясь к ней.— И очень хорошо, пусть. Они решили нас разоружить и прикончить. Им и в голову не приходит, что у этого охотника,
— Но почему?
— Может, они боятся, что мы их раскусили, услышали обрывки нашего разговора с Лешкой, а может, польстились на наше богатство.
— Какое еще богатство?
— А такое. У меня с собой сто рублей, а у тебя?
— У меня двести.
— Итого триста. Кроме того, стоимость шкурок, двух тулупов, твоего полушубка, бурки, коня и так далее. За все вместе можно выручить тысячи полторы-две. Для таких голодранцев это состояние. Будет что пропивать. Ясно, что они попытаются нас убить.
— А мы?
— А нам придется здесь пробыть до утра. Если мы рискнем выехать, несмотря на буран, то они меня пристрелят или зарубят, когда я буду выводить лошадь из сарая. Не забудь, что их двое, у них ружье и топор. А у меня руки будут заняты, надо же лошадь держать... Но я убежден, что эти трусы предпочтут дождаться, пока мы заснем, и тогда, ничем не рискуя... Вот тут-то я устрою им встречу!
— Что ты задумал?
— Прежде всего, мы будем спать не там, где они думают, не у стенки с оторванной доской. Оттуда можно не только застрелить, но и зарубить. Поэтому тебе придется потихоньку перебраться в другое место.
Они убрались в сарае, сложили вещи. Когда стемнело, бесшумно поснимали все с саней и сложили в противоположном углу. Потом, уже в полной темноте, Бронислав засунул палку в щель между дверной коробкой и приоткрытой дверью, чтобы ее нельзя было захлопнуть. Они улеглись на двух тулупах, лицом к двери. Бронислав проверил наган и сунул его за пазуху.
Он обнял рукой Надю, та прильнула к нему пугливо.
— Как долго тянется время... Они терпеливы.
— Что и говорить. Трусливы, но терпеливы. Я таких навидался и в тюрьме, и на каторге. Могут всю ночь продержать монету во рту за щекой.
— Зачем?
— Слюна очищает свинец, ртуть на нем лучше держится, и он тогда блестит как настоящий рубль.
— Ты много пережил, Бронек, много знаешь. Поэтому сразу догадался, что это фальшивомонетчики.
— Возможно. Но главным образом потому, что я на редкость наблюдательный. Все подмечаю и сопоставляю. Это меня выручало не раз...
Он рассказал несколько случаев, когда его спасла наблюдательность и умение предугадывать опасность. Ему, было, показалось, что он потерял это умение, вот ведь заснул, ничего не подозревая, а ночью их чуть не сожрали волки. Но нет, когда они свернули на эту речушку, его словно что-то толкало назад, убеждало: не езди! Потом они поговорили о Лешке, гадали, что с ним случилось, после бритья он больше не показывался.
Они замолчали, изредка только перешептываясь. Ожидание было томительным, говорить не хотелось. Уже порядком за полночь дверь сарая неслышно открылась. Надежда сжала Брониславу руку. Он ответил ей тем же, отодвинулся и пополз к саням. Вскоре оттуда раздалось негромкое похрапывание.