Сопротивление большевизму 1917 — 1918 гг. (Ввоспоминания участников событий и боев в Петрограде, Москве, Оренбурге, Ярославле, Крыму, Северном Кавказе, Урале, Средней Азии.)
Шрифт:
Одна из воинских частей, понесших при столкновении с татарами в пути большие потери, привезла своих убитых в Баку, где и похоронила их на кладбище. Похороны социалистическими организациями были обставлены с большой помпой и произвели на татарское население весьма угрожающее впечатление; и в татарских частях города ожидали эксцессов, которые, к счастью, не имели места. Настроение в городе во всяком случае было тревожное и ждали погрома татар.
* * *
В связи с нараставшим все более национальным разъединением жизнь в Закавказье все более усложнялась. Нарастало недоверие татар к армянам и обратно; ухудшались отношения к русским со стороны и татар, и грузин. Передвижение по краю представителей одной национальности в местах, населенных другой национальностью, недружелюбно или враждебно настроенной (как, например, армян через татарские
Население, кроме русского, лихорадочно вооружалось в ожидании каких-то грядущих событий.
Озлобление татар, вызванное в них теми потерями, которые понесло татарское население в результате Шамхорских событий, вылилось в так называемые Мутанские столкновения: Муганская степь, расположенная в нижнем течении рек Куры и Аракса и северной части Ленкоранского уезда, до того совершенно бесплодная и кишевшая всякими гадами, в течение последних 40 — 50 лет, с поселением на ней русских, по большей части сектантов (главным образом, молокан) и с устройством на ней ирригации, расцвела и превратилась в одну из плодороднейших и богатейших местностей не только Закавказья, но и всей Российской Империи. Появились богатейшие поселения подчас с населением, доходившим до нескольких тысяч человек. Хлопок, клещевина, клевер, всякие хлеба, с одной стороны, рыбные промыслы — с другой давали трудолюбивому русскому населению (и сектантам, и православным) огромные излишки, сверх необходимого на прожиток. Население богатело и примером своим будило к подражанию и косное татарское население, которое начинало перенимать у русских их способы обработки. Отношения между населением русским и татарским не оставляли желать лучшего; татары несколько побаивались русских, помня, как несколько десятков лет назад только что поселившиеся русские переселенцы жестоко расплачивались с окрестным туземным населением за всякое причиняемое ему зло (кражи, угон скота, разбои, убийства). И русские, и татары жили мирно и добрососедски. Правда, порою приходилось слышать от ярых националистов татар, что русское правительство неправильно заселило богатейшую Мутанскую степь русскими выходцами и лишило туземное население этих богатейших земель (к слову сказать, в течение столетий остававшихся незапаханными и бесплодными).
С началом революции и по мере все большего ее углубления и соответственного ослабления русской власти татарские националисты стали все громче подымать свой голос. Лозунг «Закавказье для кавказцев» решал, по их мнению, все вопросы о дальнейшем существовании русского населения в Закавказье. Все чаще (даже и в прессе) раздавались голоса, что русским пора уходить из Закавказья, уступив насиженные ими места природным их владельцам — татарам.
В конце декабря 1917 года, точно по приказу, начался разгром татарскими вооруженными бандами цветущей Верхней Мугани. Было разгромлено до 30 богатейших селений; разгром этот начался так неожиданно, что русское население не оказало почти никакого сопротивления. Но уже Средняя и Верхняя Мугань не только подготовились к защите, но и сами, в свою очередь, истребили все те татарские поселения, которые находились или в ближайшем их соседстве, или вклинивались в полосу русского поселения. Мугань стала вооруженным станом в особенности после возвращения с фронта солдат, уроженцев Мугани.
Та же приблизительно картина наблюдалась и в частях Геокчайского и, в особенности, Шемахинского уездов, где также имелось много русских поселений. Этому русскому сельскому населению не на кого было опереться с падением русской национальной власти. Власть же кавказская — Закавказский Комитет — была занята своими внутренними и внешними национальными делами и ей было не до защиты чуждого ей в этот момент русского населения. Перед кавказской властью вставали, с одной стороны, грозный призрак торжествующего русского большевизма, с другой — реальная угроза со стороны Турции.
Народившееся в Баку беспартийное (в него входили персонально правые эсеры, кадеты и правые политическая группы) Русское национально–демократическое общество (выставившее свой список и на городских выборах в Баку) энергично взялось за дело помощи бедствующему русскому населению. Правильно считая, что в переживаемой
* * *
Отношения армян и татар после событий 1905 — 1906 годов, когда междоусобная их вражда дошла до открытого столкновения, сопровождавшегося взаимными массовыми избиениями, были испорчены вконец.
Будучи свидетелем этих столкновений, могу сказать с полной уверенностью, что они были инспирированы русской правительственной властью, воспользовавшейся существовавшим втайне антагонизмом этих двух народностей, хотя и не проявлявшимся до того внешним образом, но находившим себе определенное объяснение в симпатиях армян и мусульман русских к своим зарубежным единоплеменникам в Турции. Баку и его район в 1905 году, во время первой русской революции, представлял серьезный политический очаг, и русское правительство созданием этой национальной междоусобной распри ликвидировало нараставшее политическое движение, запугав население призраком гражданской войны.
Случайно на меня выпала тяжелая обязанность быть защитником во всех положительно делах об армяно–татарских столкновениях, разбиравшихся военными судами с применением законов военного времени. И ни в одном из этих дел не удалось доискаться до истинных причин этих столкновений и до имен действительных их вдохновителей. И лишь в процессе об убийстве Бакинского губернатора князя Накашидзе, убитого бомбой (защищал вместе со мной и присяжный повторенный А. С. Зарудный), брошенной армянскими террористами, удалось пролить свет на роль князя Накашидзе и вообще русской администрации в деле организации этих погромов, причем администрация определенно инспирировала татар на эти погромы, снабжая их и оружием.
Отношения армян и татар с 1905 — 1906 годов были испорчены, и хотя внешним образом и не проявлялись ни в чем, но взаимное недоверие и подозрительность проявлялись весьма резко.
И чем больше проявлялся сепаратизм татар, тем более в широких армянских массах (не говоря уже об интеллигенции и вообще о верхах) преобладала чисто русская ориентация по мере все большего углубления всероссийской «смуты». В армянах властно говорил инстинкт самосохранения, подсказывавший им, что изолированность их территориального расселения угрожает им смертельной опасностью от окружавших их тесным кольцом мусульманских народностей, не суливших им, судя по примеру их турецких зарубежных братьев, ничего хорошего в будущем. Это именно психологическое состояние армян объясняет и их склонность идти даже с большевиками. Армяне откровенно говорили «Мы с русскими, будь они даже и большевики».
Привыкнув издавна к борьбе за свое физическое существование, армяне деятельно готовились к событиям, надвигавшимся с очевидной неизбежностью.
* * *
При изложении истории выборов в городскую думу нам пришлось упоминать, что большевики к этому времени уже объявились официально в ряду других политических партий.
В Баку существовал совершенно открыто ряд большевистских организаций, и в городе было определенно известно, что у них имеется свой штаб и что они деятельно подготовляются к выступлению.
Фракция большевиков в городской думе, пользуясь разбродом социалистических сил, вела социалистов за собой по пути максимализма. Со дня на день постановления городской думы становились все более демагогическими. Истинные интересы городского хозяйства, до которых социалистам всех оттенков не было никакого дела (ибо им, пришлым людям, интересы плательщиков и демократических слоев населения были чужды), были принесены жертву целям усиления социалистами своего политического влияния. Расшатанные революцией городские финансы расшатывались еще больше путем широкой выдачи денег из городского сундука на удовлетворение самых несуразных требований городских служащих и рабочих. Из той же городской кассы выдавались деньги и бастующим рабочим промыслового района (к городу не принадлежавшего), и морякам торгового флота, и пр., и пр. Нехватавшие на все эти операции средства извлекались сначала путем учета в банках краткосрочных обязательств городской управы, а когда иссяк и этот источник (банки перестали верить), городская дума приступила к печатанию своих собственных денег — бакинских «бон».