Сопроводитель
Шрифт:
— Ого! — сказал он. — У него пистолет! Не спроста он сюда так ворвался. Наверное, случилось что. Может, Мешковского заметил?
— Да откуда он его знает? — возразил незнакомый.
— Может, фотографию Водолаз показал, — фантазия у гнилого зубами, похоже, работала отменно.
— Ну, — незнакомый, видимо, был скептиком до мозга костей. — Нам не показал, а ему показал. Нет, тут, скорее, что-то другое.
— Да что может быть другое? — отмахнулся гнилозубый. — Нам его фотография на хрен не нужна! Я этого быка вот как тебя видел.
— Все равно! — упрямо
Я, собственно, мог бы легко и просто перестрелять их сейчас. Но что-то не хотелось поднимать шум, тревожить соседей. Ведь они же, подлые всенепременнейшим образом вызовут милицию. А мне милиция в моем доме на фиг не нужна. И, поскольку разговор развивался в очень интересном направлении, я решил, что стрельбы, возможно, удастся избежать. Что-то в их позах указывало именно на такой исход.
И гнилозубый не разочаровал меня. Гордо выпрямившись, он заявил, как полтыщи лет назад Джордано Бруно с костра:
— Водолаз нам говорил, чтобы мы его квартиры ни под каким видом не оставляли? Говорил. Если тебе приспичило проверить — беги и проверяй. А я останусь здесь, потому что все равно кому-то нужно быть в квартире.
— Ты дурак! — загремел скептик. — Это не мне приспичило, просто это нужно сделать обязательно! Нас так учили.
— Ах, так ты ученый! — отчего-то взъерепенился гнилозубый. — Ну, так иди, академик.
Академик ничего не сказал. Он с пяток секунд жарко посверкал глазами, потом раздул ноздри, скрипнул зубами и направился к выходу. То бишь — к распахнутой настежь двери и ко мне, сердешному.
Он не казался ни особенно сильным, ни большим — обыкновенное мускулистое пугало, каких много сейчас развелось. А потому, когда проходил мимо, я смело стукнул ему кулаком в висок. Кулак заболел, но своего я добился — академик разомлел в моих ласковых объятиях, которые я гостеприимно распахнул навстречу опадающему телу, и о сопротивлении даже думать не стал.
Я аккуратно положил его на пол — туда, где недавно лежал сам; правда, в отличие от него, в здравом уме и твердой памяти, — и крадущейся осторожной походкой двинулся к зале.
Гнилозубый, понятное дело, уже скрылся в глубине комнаты, так что я его не видел. Зато поимел конкретное удовольствие вдоволь постоять над бесчувственным телом Генахи Кавалериста.
Вокруг его повернутой вбок головы валялись обломки стула, но крови видно не было. Череп у Кавалериста крепкий, это я усвоил давным-давно. И в себя он приходит на редкость быстро. Если, конечно, на этот раз ему окончательно не вогнали мозги в задницу и он не отдал душу Богу, дьяволу или еще кому из той же компании. В чем я лично глубоко сомневался.
Я просунул голову в дверной проем и совершенно обалдел от увиденного. Нет, вы только не смейтесь, это чистая правда — педрило о гнилых зубах читал книгу! И не просто книгу, он читал «Ромео и Джульетту», — я узнал по обложке, — старательно шевеля при этом губами.
Эстет, понимаешь. Завидую. Сам я Шекспира люблю не особо — знаю только один отрывок из Гамлета. Но его все знают. А этот — гляди, сидит,
Как ни жаль было прерывать гостя, но другого выхода я не видел. Все равно как-то надо было дать ему понять, что он здесь — фигура нежелательная. А потому я бодрым шагом вошел в комнату и направил на него автомат.
Чтец сглотнул внушительных размеров комок в горле, сообразив, что я — это я, и что книжку придется отложить ввиду предстоящего неприятного разговора. Проделав это, он спросил, вдвое больше, чем надо, шевеля губами:
— Ты же меня не убьешь?
— Это ты у меня спросил? — уточнил я.
— Ну, — растерялся он от такого ответа.
— А я не знаю, — сказал я. — Может быть, нет, а может быть, и убью. Смотря по обстоятельствам. Ну, то есть, как ты сам пожелаешь. Желаешь, чтобы я тебя убил?
— Нет, — он покачал головой. Все верно. Другого ответа я и не ожидал. А кто скажет «да»?
— Тогда встань и подойди ко мне.
Он послушно встал и подошел. Я изо всей силы треснул его автоматом по голове, и гнилозубый рухнул на пол.
Все оказалось до пошлости просто. Для меня. О Генахе этого не скажешь. А потому я перетащил его на диван, сходил в кухню, намочил под краном полотенце и, вернувшись, положил ему на голову. Пусть оживает.
Устроив Генаху, я принялся за сторожей. Перекантовав обоих в угол комнаты, к батарее, я связал их по рукам и ногам, но кляпов в рот засовывать не стал — все равно орать или взывать о помощи они не станут. Потому что не дураки. Приедет милиция, и я сочиню им такую байку со взломом и покушением на убийство, что этим двоим мало не покажется.
Ожидая, пока кто-нибудь из них придет в себя, я решил заняться делом — отремонтировать выбитую дверь. Все равно этим придется заниматься, и именно сегодня. Оставлять дверь открытой и ехать с Генахой за тридевять земель — туда, где жил и трудился нанявший его человек, — я не собирался. Почтовые ящики в этом подъезде, я не соврал, не взламывались, а вот квартиры — бывало, и не раз. А тут дверь распахнута, как пригласительная открытка: заходите, гости дорогие, пользуйтесь на здоровье, все равно хозяина нет дома, шлендрает, беспутный черт знает где и неизвестно, когда вернется. Таким предложением только дурак не воспользуется. Никакой нормальный вор мимо не пройдет.
Отыскав в куче всякого хлама то, что нужно, а именно — небольшой длины уголок, дрель и крестовую отвертку с шурупами, я принялся за дело. Вжик — дырка. Вжик — еще одна. И так до восьми. Потом, подойдя к двери, я принялся с уже совершенно хозяйским видом вворачивать шурупы. Генахину куртку и трофейный автомат оставил в кухне. Кроссовки сменил на тапочки, так что все проходящие мимо соседи ничего необычного во мне не заметили. Подумаешь, у Мешковского опять дверь выбита. Что тут такого?
Пока я проявлял хозяйское рвение, очнулся Генаха Кавалерист. Встал в дверях, ведущих в залу, и, деловито ощупав свою голову, словно впервые в жизни обнаружил ее на этом месте, спросил: