Сопряжение миров
Шрифт:
Прикрыв глаза, я откинулся на спинку кресла. Чувство дежа-вю было невероятно острым. Константин летал на челноках «поверхность-орбита», но его готовили и на пассажирские гиперзвуковики, а между двумя типами летательных аппаратов было немало общего. И сейчас память без малейших усилий с моей стороны воспроизводила всю процедуру подготовки к полету с последовательной проверкой всех систем воздушного корабля.
Двигатели изменили тон, и вся конструкция – гиперзвуковой самолет на «спине» широкофюзеляжного носителя – покатила по полосе, набирая скорость.
Отрыв!
Огни
Самолет, стремительно поднимаясь вверх, пронзает облака. Внизу просторное волнистое белое поле, освещенное огрызком Луны, но и оно уходит из поля зрения, оставляя в иллюминаторе почти космическую черноту. Пол под ногами слегка вздрагивает.
Отстыковка!
Невидимый с пассажирского места носитель, израсходовав горючее, уходит вниз, возвращаясь на аэродром, а меня вжимает в спинку кресла – это запустились ракетные ускорители. Рев усиливается, от него не спасает даже звукоизоляция салона. Вообще, шум до сих пор остается главной и пока нерешенной проблемой гиперзвуковой авиации…
Есть!
Ускорители завершили работу, двигатель вышел в режим сверхзвукового прямоточника. На челноке я бы продолжал наращивать скорость, пока на рубеже пяти-шести Махов не наступил бы момент перехода на чистый гиперзвук. После этого – быстрый набор до пятнадцати Махов и подъем вверх, на суборбитальную траекторию, где уже в ионосфере включится второй ускоритель, который подбросит меня на орбиту…
Впрочем, здесь это не надо. Для пассажирского лайнера четыре Маха – вполне достаточно, а требования к двигателю, термической устойчивости и управлению потоком на порядок ниже.
Прислушиваюсь.
Двигатель работает штатно, никаких посторонних шумов. Вибрации, биения тоже не ощущается. Молодцы пилоты!
– Уважаемые пассажиры! – вдруг ожил динамик. – Самолет вышел на гиперзвуковой режим. Полет проходит на высоте 27 километров, скорость 4800 километров в час. Прибытие на аэродром Неллис, штат Невада, ожидается через два часа пять минут. Экипаж и его командир Алексей Лобанов желают вам приятного полета!
Лёшка?! Давно, несколько лет назад, Константин знал некоего Алексея Лобанова и даже летал с ним в одном экипаже. Интересно, он ли это или просто двойной тезка?
Недолго думая, я встал с места и направился в пилотскую кабину. При этом краем глаза заметил, что за мной увязался и Дэвид Джонс. Странно, раньше ничего подобного за ним не наблюдалось, чего это он решил меня сопровождать?
Стюард, молодой парнишка в аккуратной белой форме было дернулся мне навстречу, но не решился загородить дорогу пилоту космического корабля. Приоткрыв дверь, я заглянул в кабину.
– Простите? – привстал мне навстречу миниатюрный чернявый латиноамериканец с изрядной примесью индейской крови.
– Кто там?! –
– Не оторвался! – я с удовольствием пожал его руку. – Привет, Лёшка! Рад тебя видеть!
Лешка, конечно, не был красавцем – короткие рыжеватые волосы, большие, чуть навыкате, глаза, короткий нос-пуговка… Зато он был славным компанейским парнем и, конечно, классным специалистом.
– Лёш, это Дэвид Джонс, – представил я американца, тоже заглянувшего вслед за мной в пилотскую кабину. – Наш гравитационщик. Скоро сделает так, чтобы тебе не были нужны никакие носители. Поднимешься на антиграве на свои двадцать семь и оттуда уже стартуешь!
– Тогда уж проще сразу в космос, – усмехнувшись, Алексей пожал руку Дэвиду. – А это, знакомьтесь, мой экипаж. Бортинженер Антон Шарий, – высокий, немного нескладный парень, неловко изогнувшись, прикоснулся своей ладонью к моей. – И наш коллега из солнечного Эквадора Петюня Блинчиков!
– Очень приятно, – маленький латино тепло улыбнулся нам.
– А почему его так зовут? – вдруг спросил Дэвид. Он знал русский язык достаточно хорошо, чтобы участвовать в нашей беседе на равных.
– Да вот, представляешь, не повезло парню, – Алексей широко улыбнулся: очевидно, эта история уже была привычной шуткой для экипажа. – Родился в какой-то деревушке, где никого из русских и близко не было, вот и назвали его Педрито, да еще и Охуэло! Пришлось переводить.
– Ojuelo это на испанском «блин»? – вспомнил я. – Тогда почему не Блинов?
Лёшкина улыбка стала еще шире.
– Ну, какой он, блин, Блинов с такими-то габаритами? Он у нас Бли-и-инчиков! – произнес Алексей с неподдельным удовольствием, и все трое весело захихикали.
– У меня в колледже была знакомая китаянка, так она русских очень не любила. Они всегда ее имя коверкали, – вдруг сказал у меня из-за спины Дэвид.
– А как ее звали?
– Обычно. По-китайски. Сюй Хунь.
Пару секунд в кабине стояла восхищенная тишина, а затем раздался дружный хохот. Смеялись все, даже Дэвид и «Петюня Блинчиков».
– Здорово, я запомню, – отсмеявшись, кивнул Алексей. – Ладно, Костя, рад был тебя видеть!
– Аналогично, – улыбнулся я в ответ. – А то все думал, ты это или не ты? Мы же с тобой на челноках раньше летали.
– Ушел я оттуда, – Алексей махнул рукой. – Скучно. На орбиту, с орбиты… челнок он и есть. А тут… сегодня Денвер, завтра Гавана, а через месяц какой-нибудь Ханой или Пенанг… Романтика! Да и знаешь, Костя, не обижайся, но, как по мне, нет ничего хорошего в этом космосе. Пустой он такой, холодный… Не для людей! А «зеленые человечки» эти… Ну, жили они без нас сто тысяч лет, проживут еще столько же! Ты лучше посмотри, как через час мы через терминатор будем проходить. Ты еще помнишь, Костя, как это здорово – обгонять зарю? Какая это красота?!