Соратники Иегу

Дюма-отец Александр

— Отказался! — крикнул он на скаку с такого расстояния, на котором уже можно было слышать его голос.

Кадудаль кивнул, показывая, что он ничуть не удивлен отказом.

— В таком случае, — сказал он, — передайте ему мое второе предложение. Пусть меня ни в чем не упрекнет такой знаток в вопросах чести, как вы!

Ролан поклонился.

— В чем состоит второе предложение? — спросил он.

— Вот оно. Генерал Гатри встретится со мной на этом поле, между двумя отрядами, вооруженный, так же как я, саблей и двумя пистолетами. Дело решит наш поединок:

если я его убью, пусть его солдаты примут безоговорочно мои условия, так как мы пленных не берем; если же он меня убьет, то его солдаты беспрепятственно вернутся в Ван. О! Я полагаю, что лично вы приняли бы это предложение, полковник.

— Я принимаю его! — заявил Ролан.

— Да, но ведь вы не генерал Гатри, а его парламентер; удовольствуйтесь пока этим. Если он отвергнет и это предложение, которое я на его месте ни за что бы не отверг, то знайте: я добрый малый и, когда вы вернетесь, сделаю ему третье.

Ролан снова поскакал к республиканцам: видно было, что они ждут его с нетерпением.

Он сообщил генералу второе предложение.

— Гражданин, — ответил Гатри, — я обязан отдать отчет в своем образе действий первому консулу. Вы его адъютант, и я поручаю вам по возвращении в Париж рассказать ему обо мне всю правду. Что сделали бы вы на моем месте? Как вы скажете, так я и поступлю.

Ролан вздрогнул, его лицо приняло серьезное выражение, доказывавшее, что он обдумывает вопрос чести. Минуты через две он произнес:

— Генерал, я бы отказался.

— Ваши доводы, гражданин? — спросил Гатри.

— Во-первых, полагаться на дуэль — значит вверяться слепому случаю; во-вторых, судьба сотни храбрецов не должна зависеть от случайности; в-третьих, каждый знает, за что он сражается, и должен сам защищать свою шкуру.

— Таково ваше мнение, полковник?

— Клянусь честью!

— Я вполне его разделяю. Сообщите мой ответ роялистскому генералу.

Ролан возвратился галопом к Кадудалю и передал ему слова генерала Гатри. Кадудаль улыбнулся.

— Я ждал этого от него.

— Вы ошиблись, потому что это мой ответ: я подсказал его генералу.

— Но ведь вы только что высказывали противоположное мнение.

— Да. Но ведь вы сами напомнили мне, что я не генерал Гатри… Каково же ваше третье предложение? — спросил Ролан, и в голосе его прозвучали досада и нетерпение, ибо ему чуть не с самого начала стало ясно, что роялистский генерал выступает в весьма благородной роли.

— Третье мое предложение, — ответил Жорж, — по существу не предложение, а приказ: я прикажу двумстам моих бойцов удалиться отсюда. У генерала Гатри сто солдат, вот я и оставлю сотню своих. Мои предки-бретонцы имели обыкновение сражаться один на один, грудь с грудью, боец с бойцом и скорее один против троих, чем трое против одного. Если генерал Гатри одержит победу, он переступит через наши тела и спокойно вернется в Ван; если же он будет побежден, то не сможет сказать, что нам доставило победу численное превосходство… Отправляйтесь, господин де Монтревель, и присоединяйтесь к своим друзьям! Можно сказать,

что я обеспечиваю им численное превосходство: вы один стоите десятерых!

Ролан снял шляпу и поклонился.

— Что это значит, сударь? — спросил Жорж.

— Я имею привычку приветствовать все возвышенное и прекрасное, и вот я приветствую вас!

— Давайте, полковник, выпьем еще по стаканчику! Каждый из нас будет пить за то, что ему всего дороже на свете; за то, с чем труднее всего расстаться на земле; за то, что надеемся вновь встретить на небесах!

Он налил из бутылки стакан до половины и протянул его Ролану.

— У нас всего один стакан, господин де Монтревель. Пейте первым.

— Почему первым?

— Прежде всего, потому, что вы мой гость, а еще потому, что я верю в пословицу: «Кто пьет вторым, знает мысли первого».

И он прибавил, посмеиваясь:

— Я хочу узнать ваши мысли, господин де Монтревель. Ролан выпил вино и подал Кадудалю пустой стакан. Вождь шуанов налил себе и выпил до дна.

— Ну что, вы узнали, о чем я думаю? — улыбнулся Ролан.

— Нет, — отвечал Жорж, — пословица лжет.

— А между тем, — сказал Ролан со свойственной ему откровенностью, — я думаю о том, что вы, генерал, храбрый человек, и надеюсь, вы окажете мне честь и перед сражением протянете мне руку.

Молодые люди обменялись рукопожатием скорее как друзья перед длительной разлукой, чем как враги, которым предстоит вскоре встретиться на поле битвы.

Эта краткая сцена была исполнена своеобразного величия.

Оба обнажили голову.

— Желаю вам, сударь, удачи, — обратился Ролан к Кадудалю. — Но, признаться, я сомневаюсь, что мое пожелание осуществится, ведь я высказываю его устами, а не сердцем.

— Храни вас Бог, сударь, — отвечал Жорж. — Надеюсь, что мое пожелание исполнится, ведь я высказываю его от всего сердца!

— Каков будет ваш сигнал готовности к бою? — спросил Ролан.

— Ружейный выстрел в воздух, и пусть в ответ раздастся ваш выстрел.

— Хорошо, генерал, — согласился Ролан.

И, пустив своего коня в галоп, он в третий раз пересек пространство между двумя отрядами.

— Друзья мои, — спросил Кадудаль, указывая рукой на удалявшегося Ролана, — вы видите этого молодца?

Все посмотрели на Ролана и выдохнули: «Да».

— Так вот, его взяли под охрану наши братья с Юга, — пусть его жизнь будет для нас священной! Вы можете захватить его в плен живым, но пусть ни один волос не упадет с его головы!

— Хорошо, генерал, — отвечали шуаны.

— А теперь, друзья мои, вспомните, что вы потомки тех тридцати бретонцев, которые сражались с тридцатью англичанами между Плоэрмелем и Жосленом и одержали победу! — И добавил вполголоса со вздохом: — На беду, сейчас мы имеем дело не с англичанами…

Между тем туман окончательно рассеялся, и, как это обычно бывает, лучи зимнего солнца ложились огненными полосами на порыжелую плескопскую равнину.

Теперь противники могли наблюдать за всеми передвижениями во вражеском стане.