Соратники Иегу
Шрифт:
У нее имелось для этого две причины.
Прежде всего, она была женщина во всем очаровании этого слова, и все оттенки нежных женских чувств были ей близки. Иоахим Мюрат любил Каролину, Каролина любила Мюрата: этого было достаточно, чтобы содействовать их браку.
Во-вторых, Жозефину терпеть не могли братья ее мужа. Жозеф и Люсьен были ее непримиримыми врагами, и она была не прочь приобрести двух преданных друзей в лице Мюрата и Каролины.
Поэтому она поощряла намерение Мюрата открыться Бонапарту.
За три дня до описанной
По всей вероятности, первый консул уже знал о взаимной любви молодых людей. Он выслушал просьбу Мюрата с суровой сдержанностью и ответил кратко, что подумает об этом. В самом деле, здесь было о чем поразмыслить: Бонапарт происходил из дворянской семьи, Мюрат был сыном трактирщика. Подобный союз, особенно в данный момент, приобретал важное значение.
Несмотря на дворянское происхождение первого консула, несмотря на высокий пост, которого он достиг, являлся ли он не только истым республиканцем, но и подлинным демократом, мог ли он согласиться породниться с простолюдином?
Он размышлял недолго; его глубокий ясный ум, его непогрешимая логика подсказали ему всю выгоду этого шага, и в тот же день он дал согласие на брак Мюрата и Каролины.
Итак, обе новости — об этом браке и о переезде во дворец Тюильри — были пущены в ход одновременно и быстро распространились среди публики; одно известие должно было уравновесить другое.
Первый консул собирался переселиться в резиденцию прежних королей, спать на кровати Бурбонов, как говорили в те дни, но зато он выдавал свою сестру замуж за сына трактирщика!
Какое же приданое приносила герою Абукира будущая неаполитанская королева?
Тридцать тысяч франков наличными и бриллиантовое ожерелье, которое первый консул, не имея средств купить, отбирал у своей супруги. Это огорчало Жозефину, весьма дорожившую своим ожерельем, зато блестяще опровергало все сплетни о том, будто Бонапарт нажил в Италии огромное состояние. К тому же, поскольку Жозефина принимала так близко к сердцу интересы будущих супругов и желала их брака, она должна была позаботиться о приданом!
В результате этого ловкого маневра 30 плювиоза VIII года республики консулы отбыли из Люксембурга и проследовали в Правительственный дворец с почетным эскортом под командой сына трактирщика, ставшего отныне зятем Бонапарта. Кортеж вызвал в толпе восхищение и рукоплескания.
И в самом деле, то была великолепная, достойная оваций процессия, во главе которой ехал такой человек, как Бонапарт, а за ним, в конном строю, такие герои, как Мюрат, Моро, Брюн, Ланн, Жюно, Дюрок, Ожеро, Массена.
В тот же день назначен был смотр войскам на площади Карусель. Госпожа Бонапарт на нем присутствовала, но смотрела не с галереи павильона Часов — места на галерее напоминали о королевской семье, — а из окон квартиры консула Лебрена, то есть
Точно в назначенный час первый консул выехал из Люксембургского дворца с трехтысячным эскортом отборных войск, в том числе великолепного отряда гидов, созданного три года назад из-за одного опасного происшествия, которое случилось во время Итальянской кампании. После переправы через Минчо Бонапарт, смертельно усталый, отдыхал в небольшом замке и собирался принять ванну, как вдруг рота отступающих австрийцев, сбившись с пути, вторглась в замок, охраняемый лишь несколькими часовыми. Бонапарт, выскочив в одной рубашке, едва успел спастись бегством.
Утром знаменательного дня 30 плювиоза возникло одно затруднение, о котором стоит рассказать.
У генералов, разумеется, были верховые лошади, у министров — собственные кареты, но прочие правительственные служащие не считали нужным в то время идти на подобные расходы.
Поэтому экипажей не хватало.
Тогда решили нанять городские фиакры, заклеив их номера бумагой одного цвета с кузовом.
В консульский экипаж впрягли шесть белых коней, но поскольку в нем ехали все три консула — Бонапарт и Камбасерес позади, Лебрен на переднем месте, — то на каждого консула в итоге приходилось по две лошади.
К тому же разве шесть белых коней, подаренных императором Францем генералу Бонапарту после подписания мирного договора в Кампо-Формио, не были военным трофеем?
Коляска проследовала по улице Тьонвиль, набережной Вольтера и по Королевскому мосту.
От проезда на площадь Карусель до парадного въезда в Тюильри по обеим сторонам выстроилась консульская гвардия.
Проезжая под аркой площади Карусель, Бонапарт поднял голову и прочел висевшую там надпись:
10 августа 1792.
Королевская власть во Франции уничтожена и не будет восстановлена никогда.
На губах первого консула мелькнула еле заметная усмешка.
У въезда в Тюильри Бонапарт вышел из экипажа и вскочил на коня, чтобы произвести смотр.
Увидев генерала на его боевом коне, толпа разразилась рукоплесканиями. Объехав строй, он осадил коня перед павильоном Часов; по правую его руку стал Мюрат, по левую — Ланн, позади выстроился штаб победоносной Итальянской армии.
И смотр начался.
Во время торжественного марша чутье подсказало Бонапарту один из тех поступков, которые оставляли неизгладимый след в памяти солдат.
Когда перед ним проносили знамена девяносто шестой, тридцатой и тридцать третьей полубригад, вернее, древки с лоскутами знамен, изрешеченных пулями, почерневших от пороха, он снял шляпу и низко поклонился.
По окончании парада Бонапарт сошел с коня и уверенно поднялся по лестнице во дворец Валуа и Бурбонов.
Вечером, когда они остались одни с Бурьенном, секретарь спросил его:
— Ну что же, генерал, вы довольны?
— Доволен, — коротко ответил Бонапарт. — Все прошло хорошо, не правда ли?