Соратники Иегу
Шрифт:
— Благодарю, генерал. Нет ли у вас других поручений?
— Нет. Только не забывай о нашем последнем разговоре.
— Насчет чего?
— Насчет твоей женитьбы.
LII. СУД
— Ну, я отвечу вам так же, как вы сами сказали только что: мы поговорим об этом по возвращении, если мне суждено вернуться.
— Черт возьми! — воскликнул Бонапарт. — За тебя я спокоен: ты убьешь и этого, как убил уже скольких других. Должен признаться, однако, что
— Если вы так сожалеете о нем, генерал, пусть я буду убит.
— Не вздумай натворить глупостей, сумасброд! — оборвал его первый консул и тут же прибавил: — О тебе я буду жалеть гораздо больше.
— Честное слово, генерал, — отозвался Ролан с отрывистым смехом, — я не знаю человека, на которого было бы так трудно угодить!
И он быстро направился в Кивассо; на этот раз Бонапарт его не удерживал.
Полчаса спустя Ролан мчался в почтовой карете по дороге на Ивреа. Ему предстояло ехать до Аосты, там пересесть на мула, подняться на перевал Сен-Бернар, спуститься в Мартиньи, миновать Женеву, заехать в Бурк, а из Бурка поспешить в Париж.
Пока Ролан несется вскачь по дорогам, расскажем читателю, что произошло во Франции, и разъясним непонятные ему намеки в прощальном разговоре первого консула с его адъютантом.
Пленники, захваченные Роланом в пещере Сейзериа, провели только одну ночь в тюрьме Бурка, после чего их перевели в Безансон, где они должны были предстать перед военным судом.
Как помнит читатель, двое были тяжело ранены, так что их пришлось нести на носилках; один скончался в тот же вечер, другой — три дня спустя, уже в Безансонской тюрьме.
Таким образом, число узников сократилось до четырех: Морган, сдавшийся добровольно, целый и невредимый; Монбар, Адлер и д'Асса — эти трое хоть и пострадали во время схватки, но никто из них не был ранен серьезно.
Под этими четырьмя кличками скрывались, как мы помним, барон де Сент-Эрмин, граф де Жайа, виконт де Валансоль и маркиз де Рибье.
Пока военно-судебная комиссия в Безансоне вела следствие по делу четырех заключенных, истек срок закона, по которому ограбления дилижансов на большой дороге подлежали суду военного трибунала. С этого дня дело арестованных переходило в ведение гражданского суда.
Понимая неизбежность смертного приговора, они видели огромную разницу в том, на какой вид казни они будут осуждены.
Если смертный приговор вынесет военный трибунал, их расстреляют, если гражданский суд — их гильотинируют.
Расстрел не был для них бесчестьем, гильотина казалась позором. Поскольку теперь их должны были судить присяжные заседатели, дело передали суду присяжных в Бурке.
Итак, в конце марта узников перевели из казематов Безансона в тюрьму Бурка и судебное следствие началось.
Четверо подсудимых избрали такую систему защиты, которая крайне затрудняла
Они ожидали только известия, что Кадудаль сложил оружие, чтобы сдаться властям: но извещение от их вождя еще не успело до них дойти, когда на них напали и взяли в плен.
Опровергнуть их показания было чрезвычайно трудно: разбойники, грабившие почтовые кареты, всегда были в масках, и, за исключением г-жи де Монтревель и сэра Джона, никто не видел их лиц.
Мы помним, при каких обстоятельствах это произошло: сэр Джон видел их в ту ночь, когда они его судили, приговорили к смерти и ранили кинжалом; г-жа де Монтревель увидела лицо Моргана при нападении на дилижанс, когда она металась в нервном припадке и нечаянно сорвала с него маску.
Обоих свидетелей вызвали на допрос, к следователю, обоим дали очную ставку с четырьмя обвиняемыми; но как сэр Джон, так и г-жа де Монтревель заявили, что никого из них не узнают.
Чем была вызвана такая скрытность?
Со стороны г-жи де Монтревель это было понятно: она хранила благодарность незнакомцу, который обласкал ее сына Эдуарда и заботливо оказал помощь, когда ей стало дурно.
Что касается сэра Джона, его умолчание было труднее объяснить, ибо среди четырех арестованных англичанин, без сомнения, узнал, по крайней мере, двух убийц.
Они-то сразу его узнали и невольно содрогнулись, однако не отводили от него пристального взгляда, когда, к их великому изумлению, сэр Джон в ответ на настойчивые вопросы судьи упрямо отвечал:
— Я не имею чести знать этих господ.
Амели — мы даже не упоминали о ней: есть такие тяжкие страдания, которые перо описать не в силах, — Амели, бледная, дрожащая, едва живая после роковой ночи, когда арестовали Моргана, ожидала с мучительной тревогой возвращения своей матери и лорда Тенли из кабинета следователя.
Лорд Тенли вернулся первым: г-жа де Монтревель несколько задержалась, отдавая распоряжения Мишелю. Едва завидев сэра Джона, Амели кинулась к нему.
— Ну что? — спросила она, задыхаясь.
Сэр Джон оглянулся вокруг, желая убедиться, что г-жа де Монтревель не может его услышать.
— Ни ваша матушка, ни я никого не опознали, — ответил он.
— О, как вы благородны! Как великодушны! Как вы добры, милорд! — повторяла девушка, пытаясь поцеловать ему руку.
Но сэр Джон отнял руку.