Соратники Иегу
Шрифт:
— Я только исполнил то, что обещал вам, — сказал он. — Но тише! Идет ваша матушка.
Амели отступила назад.
— Итак, матушка, — проговорила она, — вы не стали давать показаний против этих несчастных?
— Как же я могла, — возмутилась г-жа де Монтревель, — как я могла отправить на эшафот человека, который оказал мне помощь и, вместо того чтобы ударить Эду-ара, поцеловал его!
— И все же, матушка, вы его узнали? — допытывалась Амели, вся дрожа.
— Ну, конечно! — воскликнула мать. — Это блондин с черными глазами и черными
Амели невольно вскрикнула, но тут же взяла себя в руки.
— Значит, — продолжала она, — для вас и для милорда с этим делом покончено? Вас не будут больше вызывать?
— По всей вероятности, не будут, — отвечала г-жа де Монтревель.
— Во всяком случае, — вмешался сэр Джон, — я полагаю, что подобно мне, который действительно никого не узнал, госпожа де Монтревель не изменит своих показаний.
— Конечно, нет! — подтвердила г-жа де Монтревель. — Боже меня упаси стать виновницей смерти этого несчастного! Я бы никогда себе этого не простила. Довольно с меня, что его и его товарищей арестовал Ролан!
Амели тяжело вздохнула. Однако, судя по выражению лица, она несколько успокоилась.
Она бросила благодарный взгляд на сэра Джона и поднялась в свои комнаты, где ее поджидала Шарлотта.
Шарлотта была для Амели не только служанкой, теперь она стала ее верной подругой.
С тех пор как обвиняемых перевели в тюрьму Бурка, Шарлотта каждый день заходила туда на часок проведать отца.
Весь этот час они говорили только об узниках, которым почтенный смотритель как истый роялист сочувствовал от всей души.
Шарлотта выспрашивала у него каждую мелочь, все подробности и по вечерам сообщала Амели новости о заключенных.
Между тем в замок Черных Ключей прибыли г-жа де Монтревель и сэр Джон.
Перед отъездом из Парижа первый консул велел Ролану, а потом и Жозефине передать г-же де Монтревель свое настойчивое желание, чтобы брак ее дочери был заключен в его отсутствие и как можно скорее.
Сэр Джон, отправляясь вместе с г-жой де Монтревель в замок Черных Ключей, заверил ее, что этот союз увенчает самые пламенные его желания и что, получив согласие Амели, он станет счастливейшим человеком на свете.
Поэтому г-жа де Монтревель сочла уместным утром того дня, когда ее и сэра Джона вызвали в суд как свидетелей, позволить ему побеседовать с ее дочерью наедине.
Свидание продолжалось более часу, и сэр Джон, расставшись с Амели, сразу же сел в карету с г-жой де Монтревель и отправился давать показания.
Мы уже знаем, что оба они свидетельствовали в защиту, обвиняемых, и мы видели, как Амели приняла сэра Джона, когда он возвратился.
Вечером г-жа де Монтревель сама завела с дочерью разговор о браке.
На все просьбы и увещания матери Амели отвечала, что из-за слабого здоровья хотела бы отложить свадьбу, но в этом вопросе всецело полагается на чуткость лорда Тенли.
На следующий день г-жа де Монтревель должна
Перед отъездом она настойчиво уговаривала дочь сопровождать ее в Париж, но Амели и на этот раз сослалась на свое недомогание. Наступили апрель и май, отрадное, живительное время года, и девушка просила позволения провести эти два месяца в замке; она уверяла, что это принесет ей пользу.
Госпожа де Монтревель не могла ни в чем отказать Амели, особенно когда дело касалось ее здоровья, и согласилась дать больной еще одну отсрочку.
Приехав в Бурк в сопровождении лорда Тенли, г-жа де Монтревель и в столицу возвращалась вместе с ним; к ее крайнему удивлению, за все время путешествия, длившегося двое суток, сэр Джон ни разу не упомянул о свадьбе.
Зато г-жа Бонапарт при первой же встрече задала своей приятельнице обычный вопрос:
— Ну, когда же мы поженим Амели и сэра Джона? Вы знаете, как первый консул желает этого брака.
— Это зависит исключительно от лорда Тенли, — ответила г-жа де Монтревель.
Эти слова заставили г-жу Бонапарт призадуматься. Отчего лорд Тенли, вначале так настойчиво домогавшийся руки Амели, проявляет теперь такую холодность?
Только время могло объяснить эту загадку.
Между тем дни летели, и судебный процесс продолжался.
Узников приводили на очную ставку со всеми пассажирами, которые подписали протоколы, поступившие к министру полиции; но ни один из свидетелей не мог их опознать, никто не видел их без маски.
Вдобавок пассажиры показали на следствии, что из их личных вещей, будь то деньги или драгоценности, ничего не было похищено.
Жан Пико засвидетельствовал, что двести луидоров, отобранные у него по ошибке, были ему возвращены.
Следствие длилось два месяца, и к концу этого срока подсудимым, личность которых никто не мог удостоверить, могли вменить в преступление лишь то, в чем они сами сознались: они причастны к восстанию в Бретани и Вандее и входили в вооруженные отряды под командой г-на де Тейсонне в горах Юры.
Судьи затягивали разбирательство как только могли, все еще надеясь, что удастся отыскать какого-нибудь свидетеля обвинения, но их надежды не сбывались.
Никто, в сущности, не пострадал от грабежей, вменяемых в вину четырем подсудимым, кроме государственной казны, а это никого не интересовало.
Откладывать дольше судебное заседание не было повода.
Подсудимые, со своей стороны, не теряли времени даром.
Мы помним, что благодаря ловкой выдумке с обменом паспортов Морган путешествовал под именем Рибье; Рибье — под именем Сент-Эрмина и так далее; это внесло полную путаницу в показания трактирщиков, а записи в их регистрационных книгах еще усугубляли неразбериху. Отметки о приезде путешественников на час раньше или час позже давали обвиняемым неопровержимое алиби.