Соразмерный образ мой
Шрифт:
— Увидимся в Лодердейл-хаус, — сказал Роберт.
— Да-да. Мм… спасибо.
Тяжелым шагом Джек направился к выходу. Роберт прислушивался к его медленному подъему по лестнице. Открылась и захлопнулась дверь. Взяв бумажник и ключи, Роберт вышел купить цветы.
Прощание с Валентиной было устроено в Лодердейл-хаус, особняке шестнадцатого века, где когда-то жила Нелл Гвин; [119] сейчас в нем помещались художественная галерея, зал для свадебных торжеств, кафе. Для прощальной церемонии сняли просторное помещение на втором этаже, где проводились уроки рисования с натуры и занятия йогой. Зал был только наполовину обшит деревом и наполовину обставлен мебелью, как будто у плотников обеденный перерыв затянулся на десятилетия. Напротив входа на деревянной подставке стоял усыпанный белыми
119
Нелл Гвин (1650–1687) — актриса, родилась в Англии; свои лучшие роли сыграла в пьесах Джона Драйдена; в 1669 г. оставила сцену; была любовницей Карла II. Образ Нелл Гвин впоследствии вдохновил многих драматургов, написавших о ней пьесы.
Гроб был белым, с простыми стальными защелками. Себастьян ходил по залу — поставил на конторку графин с водой и пустые стаканы, расположил только что доставленные венки перед гробом. Джулия подумала, что своей необычайной деловитостью и противоестественным спокойствием он похож на дворецкого. «Никогда не встречала дворецкого». Себастьян мельком взглянул на Джулию, словно прочел ее мысли, и невозмутимо ей улыбнулся. «Я сейчас разревусь, а если начну, потом будет не остановиться». Ей захотелось провалиться сквозь землю. Себастьян поставил коробку с салфетками рядом с конторкой. «Он этим занимается постоянно, это его работа». Джулия никогда не думала, что и она, и люди, которые ей знакомы, смертны. Покойники на кладбище были просто камнями, именами, датами. «Любимой маме». «Преданному мужу». Элспет — это забава, салонное развлечение; для Джулии она никогда не была по-настоящему живой. «А Валентина сейчас вот в том ящике». Этого не могло быть.
«Приди ко мне, — думала Джулия. — Явись мне, Мышка. Подойди, обними. Будем сидеть рядом и выводить наши секреты на планшетке. Или, если не сможешь, просто посмотри на меня. Больше мне ничего не нужно. Где ты? Ведь не здесь же. Но у меня нет ощущения, что ты ушла. Ты — моя фантомная боль, Мышка. Я тебя жду не дождусь. Я все забуду. Какая же я дура, Мышка. Явись мне, найди меня, вернись, где бы ты ни была. Будь со мной. Мне страшно».
Джулия взглянула на свою мать. Эди сидела такая сухая, чопорная; руки с побелевшими костяшками пальцев сжимали маленькую сумочку. «Ей тоже страшно». Отец грузно восседал на стуле рядом, от него сладко пахло табаком и алкоголем. Джулия прильнула к нему. Джек взял ее за руку.
Один за другим входили какие-то люди и рассаживались на складных стульях. Джулия повернулась посмотреть, кто это, но почти всех видела впервые. Пришли их знакомые по кладбищу. Джессика и Джеймс сели позади Пулов. Джессика погладила Джулию по плечу:
— Здравствуй, дорогая моя.
На ней была маленькая черная шляпка с вуалью — как будто звезды попались в сети. «Мышка была бы в восторге от этой шляпки».
— Здравствуйте.
Джулия не знала, что еще сказать: она выжала улыбку и повернулась лицом к гробу. «Мне было бы легче, если бы я могла сесть сзади».
Распорядительница, с папкой в руках, стояла в дверях, наблюдая, как люди рассаживаются. На ней был какой-то красный балахон, ниспадавший складками с плеч. Джулии было интересно, что произойдет дальше. Панихиду они заказали светскую. Роберт организовал ее через Британское гуманистическое общество. Он спрашивал у Джулии, не захочет ли она сказать несколько слов. У нее в сумочке лежала несколько раз сложенная, исправленная и исчирканная речь. Все эти словеса были такими неправильными, неуместными, какими-то нечестными. Мартин заранее прочитал текст и помог ей кое-что переформулировать, но все равно речь не передавала того, что хотела сказать Джулия. «Неважно, — убеждала себя Джулия. — Валентина все равно не услышит».
Облаченная в красное распорядительница начала говорить. Поприветствовав всех собравшихся, она произнесла какие-то мирские истины, призывающие к утешению. Вслед за тем она предложила тем, кто знал Валентину, сказать о ней несколько слов.
На трибуну поднялся Роберт. Он вглядывался в заполненный лишь наполовину зал. Пулы расположились в нескольких
— Я прочту стихи Артура Уильяма Эдгара О'Шонесси, [120] — объявил он. Руки твердо держали лист бумаги.
Для новой милой я привезкусты в мой старый сад.Поверх былых умерших розпосажен новый ряд.Но мне не стало веселей.Мой сад и гол и сух.В нем бродит дух минувших дней,Любимый прежде дух.Ее улыбка холодна.Она кидает в дрожь.И где ни явится она,все то же — да не то ж.То с белых роз ее шажки,касания и взглядсбивают все их лепестки,то красные — белят.120
Артур Уильям Эдгар О'Шонесси (1846–1881) — английский поэт. В тексте приводится отрывок из его стихотворения «Сад. Прощание» (вольный перевод В. М. Кормана).
Роберт не стал читать стихи до конца. Посмотрев на присутствующих, сидящих на складных стульях, он уже хотел было продолжить, но потом передумал и неожиданно вернулся на свое место. Стихи, прочитанные им, смутили людей, в комнате поднялся гул. Джессика думала: «Какая бестактность. Словно он за что-то винит Элспет. Вместо того чтобы говорить о Валентине». Эди и Джек не сводили глаз с белого гроба. Джек так и не понял, что же подразумевал Роберт.
Джулия разозлилась, но пыталась успокоиться; она подошла к конторке. Ей казалось, что руки-ноги двигаются сами по себе. Развернув свою речь, она начала говорить, ни разу не подглядев в листок.
— Мы далеко от дома… Спасибо, что пришли, несмотря на краткость нашего знакомства… — («Что еще я хотела сказать?») — Мы с Валентиной близнецы. Ни одной из нас не приходило в голову, что мы можем разлучиться. Мы этого не предполагали. Собирались всегда быть вместе… В детстве мама с папой привели нас в Линкольн-парк, видимо, не все знают: это такой огромный зоопарк в центре Чикаго. Там на фоне небоскребов показывают эму, жирафов и другую живность. А мы разглядывали тигра. Он, единственный, жил на фоне рисованного пейзажа: наверное, тигру внушали, что он в Китае — или где там его родина. Валентина просто влюбилась в этого тигра. Она стояла около него целую вечность, просто смотрела, а тигр подошел ближе и тоже стал на нее смотреть. Так они и стояли, глядя друг на друга; через какое-то время он кивнул — или просто тряхнул головой — и отошел. А потом Валентина мне сказала: «После смерти я стану этим тигром». Так что я теперь думаю: возможно, она и вправду стала тигром, но, надеюсь, не за решеткой, потому что на самом деле она ненавидела зоопарки. — Джулия глубоко вздохнула. «Плакать нельзя». — С другой стороны, нам тогда было по восемь лет, а позднее у нас изменились представления о загробной жизни.
«Ох, только не это», — встревожился Роберт. Джулия продолжала:
— Я точно не знаю, как именно Валентина воспринимала смерть. С тех пор как мы сюда переехали, она, по-моему, даже увлеклась этим вопросом, но это, скорее всего, по той причине, что мы жили около кладбища, нам было по двадцати одному году и смерть как бы не имела к нам никакого отношения. — До этого Джулия обращалась к цветочной композиции у дальней стены зала, но сейчас она перевела взгляд на свою мать. — Как бы то ни было, она сама, наверное, не сильно расстраивается. Я не хочу сказать, что она желала смерти, но ей была близка особая красота этого кладбища, и, если уж этому суждено было случиться, я думаю, она будет счастлива покоиться там. — («Что еще? Я люблю тебя, не представляю, как жить дальше одной, ты была частью меня, теперь тебя нет, я тоже хочу умереть. Понимаешь?») — В любом случае, спасибо. Спасибо за то, что пришли.