Соразмерный образ мой

Ниффенеггер Одри

— Это волосы Валентины.

— Допустим.

— Где она?

— Джулия…

— Я знаю, но… что-то не так. — Джулия вертелась, пытаясь разглядеть, отыскать какое-нибудь объяснение. — Не могу представить, что она мертва.

— Верю, — кивнул Роберт.

— Она тут.

— Не выдумывай, — ответил он. — Джулия… я понимаю, с этим трудно смириться, но ее больше нет.

— Неправда, — бросила Джулия.

Она принялась обходить квартиру по второму кругу. Роберт не отставал ни на шаг.

— Не хочешь позавтракать? — спросил он. — Могу

предложить яйца и апельсиновый сок.

Она ничего не ответила, продолжая кружить по комнатам, будто скорость движения могла подсказать ей ответ. В столовой она повернулась к Роберту:

— Это ты виноват. Ты ее убил.

Она попала в самую точку; он даже не смог возразить. Вытянув руки по швам, он приготовился выслушать приговор.

— Все из-за тебя… если бы не ты… Сначала ты убил Элспет, а потом Валентину.

Он понял: она всего лишь хочет уколоть его побольнее.

— Элспет погубила лейкемия. У Валентины была астма. — («До чего же искусно язык обходит острые углы. Какие обтекаемые выражения».)

— Но… я до сих пор не знаю. Отчего она умерла?

— Понятия не имею, Джулия.

Она смотрела на него, будто требуя продолжения. Внезапно она бросилась прочь. Роберт слышал, как она хлопнула входной дверью и побежала вверх по лестнице.

Это невыносимо. Ему хотелось сбежать на кладбище, избавиться от ощущения реальности, от этой изломанности. Но на лестнице черного хода его ждала Элспет. Он пошел за ней. Когда он открыл дверь, она сидела, съежившись, на нижней ступеньке, жалкая и обмякшая. Он подхватил ее на руки и молча внес в квартиру. Уложив ее на свою кровать, он сел рядом и отвернулся.

— Придется нам переехать, — сказал он.

— Хоть сейчас, — с облегчением ответила Элспет. — Как скажешь, так и будет.

Роберт вышел из комнаты. Она слышала, как он набирает номер телефона. «Куда это мы собираемся?»

— Джеймс? Я могу зайти? Нет, не один… Объясню при встрече… Нет, ситуация не совсем обычная… Да-да. Спасибо, уже выходим.

Мартин продумывал эту поездку бессчетное количество раз. Одни детали виделись ему вполне реально и отчетливо, другие оставались смутными. О воздушном сообщении не могло быть и речи. Он понимал, что не сможет сидеть пристегнутым на высоте десяти километров над землей; у него будет разрыв сердца. Получалось, что ехать надо поездом.

Для начала ему пришлось уговорить себя сесть в такси. Водитель терпеливо ждал, а потом придерживал дверцу, чтобы Мартин мог несколько раз вылезти из машины и залезть обратно. Просидев какое-то время с закрытыми глазами, Мартин в конце концов счел, что требования безопасности соблюдены, а посему можно и посмотреть в окошко. «Это мир. Машин-то, машин — сколько незнакомых машин». Такие модели Мартин видел только в рекламе — и вот, пожалуйста. Черный «приус» подрезал его такси, и у ближайшего светофора началась ожесточенная перебранка. Мартин опять закрыл глаза.

Вокзал Ватерлоо, полностью перестроенный, его ошеломил.

Мартин приехал за час до поезда. Медленно-медленно он шел вперед через открытое станционное пространство, глядя строго перед собой и считая шаги. Его обтекал людской поток. В недрах своей тревоги Мартин сумел распознать зернышко радостного волнения, удовольствия от своего возвращения в мир. Он думал о Марике: что она скажет при встрече и как будет им гордиться. «Вот видишь, родная. Я приехал». Мартин задрожал от холодной, неживой суеты вокзала. Бессознательно закрыв глаза, он вытянул вперед шею, будто в предвкушении поцелуя. Прохожие бросали на него недоуменные взгляды. Он застыл перед вокзальным табло, воображая объятия Марики.

У него был куплен билет первого класса на поезд «Евростар» — в один конец, наудачу. Теперь он томился в зале ожидания, сторонясь других пассажиров. В конце концов он смог выйти на перрон и отыскать свое место в торце вагона. В поезде было совсем не так шумно и грязно, как ему помнилось. Мартин склонил голову, сцепил пальцы и начал считать про себя. Ехать предстояло пять часов. Хорошо еще, что не нужно было пересаживаться на паром. Поезд шел по рельсам. Никаких тебе воздушных ям, никакой болтанки по морю. «Сиди себе спокойно, только не пропусти пересадку в Брюсселе, а по прибытии опять возьмешь такси». Это было выполнимо.

Дверь открыла Джессика. На пороге стоял Роберт, держа на руках, как вначале показалось Джессике, раненую девочку; он держал ее под мышки, будто опасался выронить. Несмотря на мягкую погоду, хрупкая фигурка была с ног до головы замотана шарфом, как саваном. Роберт склонил над ней голову и лишь слегка поднял лицо, посмотрев на Джессику с выражением неизбывной печали.

— Роберт? Что случилось? Кто это?

— Прости, Джессика. Мне больше некуда пойти. Я подумал, что вы сможете нам помочь.

Фигурка повернула голову; Джессика увидела лицо. — («Джулия? Нет».)

— Эди?

— Здравствуй, Джессика, — сказала она и попыталась выпрямиться, устоять на ногах.

Было в этой фигурке что-то от новорожденного жеребенка, шатающегося, но уже готового бегать.

— Это Элспет, Джессика, — произнес Роберт.

Джессика выставила вперед руку и оперлась надверной косяк. Ее охватило то редкое чувство, когда восприятие мира переворачивается и приходится допускать — хотя и безотчетно — такие вещи, которые прежде казались выдумкой.

— Роберт, — воскликнула она, — что ты наделал?

Из глубины дома раздался голос Джеймса:

— Джессика, что там у тебя?

Помолчав, она откликнулась:

— Ничего, Джеймс.

Она уставилась на них, изумленная и перепуганная.

— Но как такое возможно?

— Спроси что-нибудь полегче. — Роберт осознал всю чудовищность своей ошибки. — Джессика, прости меня. Я вернусь, когда все тщательно обдумаю. Только прошу… пожалуйста, не говори ничего ни Джулии, ни ее родителям. Думаю, им лучше не знать.