Сорок лет Чанчжоэ
Шрифт:
Шаллер заглянул за ограду небольшого, но изящного дома, и спокойное течение его мыслей оборвалось. На шезлонге возле клумбы с огненными астрами возлежала римской наложницей Франсуаз Коти. Она была абсолютно голой, расположившаяся в бесстыдной позе, раскинув в разные стороны стройные ноги. Ее груди великолепно торчали навстречу солнцу, огромные глазабыли закрыты, а руки, закинутые за голову, манили белеющими подмышками. Возле шезлонга стояли хрустальный сосуд с клюквенным напитком, ваза с кусками колотого льда и стакан,
— Она загорает, загорает! — проносилось в мозгу Генриха Ивановича. — Она бесстыжая!.. Господи, какая красавица!.. Господи, как прекрасен ее живот!..
Какие великолепные ноги!.." Полковник стоял за оградой, вытягивая шею, не в силах оторвать взгляда от полных бедер, спелых и покатых, как медовые груши.
С другой стороны ограды, в щель, на Франсуаз Коти уставилась другая пара глаз, не менее восторженных, но и изрядно напуганных. Это были мальчишечьи глаза, еще ни разу до этого не лицезревшие великолепия женского тела. Два открывшихся до предела черных зрачка пожирали наготу и подавали странные сигналы животу подростка, который неожиданно затвердел камнем и наполнился переливающейся истомой.
Генрих Иванович вздохнул грудью, и девушка открыла глаза.
— Здравствуйте! — сказала она Шаллеру, приподнимаясь в щезлонге. — Какими судьбами?
— Да так вот… Прогуливался случайно… Добрый день…
Полковник был не в силах оторвать взгляда от девичьей груди, открывшейся в другом, новом ее ракурсе. Он отчаянно чувствовал всю дурацкость своего положения, но тем не менее смотрел на девушку открыто, словно та была в вечернем туалете.
— Хотите зайти? — спросила Франсуаз, бросив прозрачный шарфик себе на живот.
— Не знаю, удобно ли?.. Вот так вот, незваным гостем…
— Заходите, не стесняйтесь. Это гораздо удобнее, нежели глазеть на меня из-за забора. Вход с другой стороны. Откроете калитку и не бойтесь, собаки нет.
Шаллер обошел участок с другой стороны и взялся за ручку металлической калитки. Если бы он не был так возбужден ситуацией, то, вероятно, увидел бы, как из кустов к дальним деревьям рванула мальчишеская фигура, отчаянно драпая.
Пока Генрих Иванович обходил участок, Франсуаз успела набросить на себя шелковый халатик с китайскими цветами, который чрезвычайно подходил к ее стройной фигуре.
— Коли вы уже пришли, предлагаю остаться в саду. Уж больно погода хороша.
Садитесь вот за этот столик. А я пока приготовлю чай. Вы какой предпочитаете — липовый или корейский с жасмином?
— Липовый, если позволите, — ответил полковник и, пока Коти приготовляла где-то в глубинах дома чай, судорожно думал, что ему еще ай как далеко до старости и к черту все размышления о смерти, а также о различиях между юностью и старостью. Перед глазами Шаллера все еще стояла, отчаянно волнуя, картина об— наженной девушки, особенно
— Что расскажете? — спросила девушка, когда Шаллер взял с подноса маленькую чашечку и хлебнул пахучего чая.
— Изумительные погоды стоят, — проговорил Генрих Иванович, с неудовольствием отметив мещанское построение фразы.
— Эка я разволновался, — подумал он. — Эка необычно для меня".
— Чудесная осень, — согласилась девушка. — Кстати, знаете новость?
— Какую же?
— Лизочка Мирова обручилась с купцом Ягудиным.
Шаллер с интересом посмотрел на Франсуаз. Этой новости он еще не слышал.
— Когда же?
— На прошлой неделе. Неужели вы не знали?.. Кому же, как не вам, это знать?
— Почему вы, собственно, решили, что я это должен знать в первую очередь?
— Потому что вы находились с Лизочкой в интимной связи.
— Это она вам сказала?
— Зачем же. У меня у самой глаза есть… — Франсуаз посмотрела на Шаллера и ухмыльнулась. — Она вас любила, а вы ее нет… По-моему, она вас и сейчас любит.
— Но почему с Ягудиным? — спросил вслух как бы сам себя полковник.
— Потому что Ягудин сейчас самая заметная фигура в городе. Он — звезда! Опять же, богат и строит Башню Счастья. Его имя у всех на устах, он как бы является примиряющим звеном между высшим и низшим классами.
— Пренеприятная фигура! — сказал Генрих Иванович, чувствуя раздражение. — Ограниченная злобная личность!
— Это в вас собственник говорит! — улыбнулась Коти, зачерпывая ложечкой вишневого варенья. — Вы же никогда не любили Лизочку…
— Почему вы знаете?
— Я не права?
Генрих Иванович промолчал. Эта девушка, сидящая напротив в халатике на голом теле, запросто теребила своими тонкими пальчиками укромные местечки его души, наблюдая за ее реакциями, как психиатр за рефлексами психически больного.
— Могу я задать вам встречный вопрос?
— Безусловно. — Франсуаз повела головой, перебрасывая копну каштановых волос с одного плеча на другое. Открылось изящное ушко с дырочкой в мочке. — Спрашивайте.
— Вы когда-нибудь любили?
Девушка задумалась, накручивая на мизинец прядку волос.
— Да, я любила.
— Извините за бестактность, но вы — девственница и, следовательно, не можете судить о полноте любовных ощущений, о изощренных сторонах любви. Мне кажется, что вы обвиняете в несострадательности, тогда как сами некогда довели своего воздыхателя до самоубийства. Бедный юноша разнес себе мозги медвежьей картечью! Другая бы на вашем месте всю последующую жизнь провела в монастырской келье, замаливая грех.
Шаллер мстил девушке за ее прямоту.
Франсуаз Коти с удивлением смотрела на полковника.