Сорок пять(изд.1965)
Шрифт:
— Воров тысячи три-четыре; бездельников и нищих две — две с половиной; случайных преступников полторы — две; убийц четыреста — пятьсот человек.
— Итак, по меньшей мере шесть — шесть с половиной тысяч мерзавцев и висельников. Какую религию они исповедуют?
— Как вы сказали, монсеньер? — переспросил Пулен.
— Я спрашиваю: они католики или гугеноты?
Пулен рассмеялся.
— Они исповедуют одну религию, монсеньер, — сказал он, — их бог — золото.
— А что вы скажете об их политических убеждениях? Кто они — сторонники дома Валуа, лигисты, политики или друзья короля
— Они разбойники и грабители.
— Не думайте, монсеньер, — сказал Крюсе, — что мы возьмем в союзники подобных людей.
— Конечно, не думаю. Вот это меня и смущает.
— Но почему, монсеньер? — с удивлением спросили члены делегации.
— Поймите же, господа: когда эти люди увидят, что в Париже нет больше начальства, блюстителей порядка, королевской власти — словом, ничего такого, что их обуздывало, они примутся обчищать ваши лавки и ваши дома.
— Черт побери! — сказали, переглядываясь, депутаты.
— Я полагаю, что над этим вопросом стоит поразмыслить, не так ли, господа? — спросил герцог. — Что до меня, то я постараюсь устранить беду, ибо девиз моего брата и мой — «ваши интересы превыше наших интересов».
Послышался одобрительный шепот.
— Теперь, господа, позвольте человеку, проделавшему двадцать четыре лье верхом, поспать несколько часов. В том, чтобы выждать время, опасности нет. Может быть, вы другого мнения?
— Вы правы, господин герцог, — сказал Бригар.
— Отлично.
— Разрешите же нам, монсеньер, откланяться, — продолжал Бригар, — а когда вам угодно будет назначить новую встречу…
— Постараюсь сделать это как можно скорее, господа, будьте покойны, — сказал Майен. — Может быть, завтра, самое позднее — послезавтра.
И, распрощавшись наконец с лигистами, он оставил их изумленными его предусмотрительностью.
Но не успел он скрыться, как потайная дверь в стене отворилась и в зал вошла какая-то женщина.
— Герцогиня! — вскричали депутаты.
— Да, господа, — воскликнула она, — я пришла, чтобы вывести вас из затруднения!
Депутаты, знавшие решительность герцогини, но в то же время несколько опасавшиеся ее пыла, окружили вновь прибывшую.
— Господа, — продолжала она с улыбкой, — Юдифь [37] совершила то, чего не сделали остальные иудеи. Не теряйте надежды — у меня есть свой план.
И, протянув лигистам свои белые ручки, она удалилась в ту же дверь, за которой скрылся Майен.
— Ей-богу, — вскричал Бюсси-Леклер, выходя вслед за герцогиней, — кажется, в их семье она одна настоящий мужчина!
37
Юдифь — героиня библейского мифа; когда на ее родину напали враги, она хитростью пробралась в их лагерь и убила полководца Олоферна, что заставило вражеское войско отступить.
— Уф! — прошептал Никола Пулен, отирая пот, проступивший у него на лбу, когда он увидел госпожу де Монпансье. — Хотел бы я быть в стороне от всего этого…
ЧАСТЬ
I. Еще раз о брате Борроме
Было около десяти часов вечера, когда господа депутаты стали расходиться, обмениваясь поклонами. Никола Пулен жил дальше всех; он одиноко шагал домой, размышляя о своем затруднительном положении. В самом деле, Робер Брике никогда не простит ему, если он утаит план действий, который Лашапель-Марто так простодушно изложил господину де Майену.
Когда Никола Пулен, по-прежнему погруженный в невеселые думы, дошел до середины улицы Пьер-о-Реаль шириной в каких-нибудь четыре фута, он увидел бегущего ему навстречу монаха в подвернутой до колен рясе. Двоим тут было не разойтись.
Пулен ругался, монах божился, и наконец священнослужитель, более нетерпеливый, чем офицер, обхватил Пулена поперек туловища и прижал его к стене.
И тут они узнали друг друга.
— Брат Борроме! — сказал Пулен.
— Господин Никола Пулен! — воскликнул монах.
— Как поживаете? — спросил Пулен с восхитительным добродушием истого парижского буржуа.
— Отвратительно, — ответил монах, которому, казалось, гораздо труднее было успокоиться, чем мирному Пулену. — Вы меня задержали, а я очень тороплюсь.
— В вас точно бес вселился! — возразил Пулен. — Куда вы спешите в столь поздний час? Монастырь горит, что ли?
— Нет, я тороплюсь к госпоже герцогине, чтобы поговорить с Мейнвилем.
— К какой герцогине?
— Мне кажется, есть только одна герцогиня, у которой можно поговорить с Мейнвилем, — ответил Борроме.
— Но что вам нужно от госпожи де Монпансье? — продолжал расспрашивать Никола Пулен.
— Боже мой, все очень просто, — сказал Борроме, ища подходящего ответа. — Госпожа герцогиня просила нашего уважаемого настоятеля стать ее духовником; он согласился; потом его охватили сомнения, и он отказался. Свидание было назначено на завтра; я должен от имени дона Модеста Горанфло передать герцогине, чтобы она не рассчитывала на него.
— Очень хорошо, но вы направляетесь не ко дворцу Гизов, дорогой брат, а даже кажется, что вы идете в противоположном направлении.
— Мне сказали во дворце, что госпожа герцогиня поехала к герцогу Майенскому, который прибыл сегодня в Париж и остановился в Сен-Дени.
— Правильно, — молвил Пулен. — Только, куманек, за чем хитрить со мной? Не принято посылать монастырского казначея с поручениями.
— Но ведь поручение-то к герцогине!
— Не можете же вы, доверенное лицо Мейнвиля, верить в разговоры об исповеди госпожи герцогини де Монпансье?
— Почему?
— Черт возьми, дорогой, вам прекрасно известно, каково расстояние от монастыря до середины дороги, раз вы сами заставили меня его измерить. Берегитесь! Вы мне сообщили так мало, что я могу заподозрить слишком многое.