Сорок пять. Часть вторая, третья
Шрифт:
– Тогда… – повторила Маргарита.
– Тогда мне уже было бы очень весело! Вы знаете, как я люблю новости, и в особенности скандальные, – их так искусно умеет рассказывать Генрих Валуа. – И Генрих Наваррский сел, потирая руки. – Ну, любезный Шико, – продолжал он, будто заранее приготовясь хохотать, – вы прочли это письмо моей жене?
– Я исполнил ваше повеление!
– Итак, мой друг, скажите, что содержит это письмо?
– Не боитесь ли вы, государь, – сказал Шико, успокоенный несколько свободою, пример которой показывали коронованные супруги, – что латинский язык, на котором
– Э, отчего же? – И король обратился к жене: – Что же, сударыня?
Маргарита подумала с минуту, как будто припоминая письмо.
– Наш посол прав, государь, – подтвердила она решительно, – латинский язык – дурное предсказание.
– Как! – произнес Генрих. – Это прекрасное письмо заключает дурные предсказания? Берегитесь, мой друг! Король, брат ваш, хорошо знает этот язык и очень вежлив.
– Даже если приказывает оскорблять меня в моих носилках, как это случилось за несколько лье от Санса, когда я поехала из Парижа к вам, государь?
– Если брат строгих правил, – начал Генрих полусерьезным, полушутливым тоном, – если брат-король сварлив, то…
– Он должен быть таким для истинной чести своей сестры и семейства? Не думаю. Неужели, государь, если бы сестра ваша, Екатерина д’Альбре [1] , была жертвой какой-нибудь сплетни, вы приказали бы разузнать, в чем дело, капитану вашей гвардии?
– О, я человек патриархальный и снисходительный, я не король или если и король, так только для смеха. Я и смеюсь. Но наше письмо? Я хочу знать его содержание, потому что оно адресовано на мое имя.
1
Екатерина д’Альбре (Екатерина де Бурбон герцогиня де Бар; 1558–1604) – сестра Генриха IV. Была прекрасно образованна, знала много языков, любила музыку, поэзию, была тверда в своих религиозных убеждениях (протестантизме).
– Это письмо вероломного человека, государь.
– О!..
– Да, оно содержит клевету, способную поссорить не только мужа с женой, но друга со всеми его друзьями.
– О! О!.. – Генрих выпрямился и изобразил на своем обыкновенно ясном, открытом лице выражение недоверчивости. – Поссорить мужа с женой? Не меня ли с вами?
– Вас со мною, государь!
– Каким образом, друг мой?
Шико был как на иголках – он дорого бы дал, хотя ему очень хотелось есть, чтобы уйти и лечь спать, пусть без ужина. «Буря разражается!» – шептал он про себя.
– Государь, – королева сохраняла спокойствие, – я очень жалею, что вы забыли латынь. Однако вы учились, кажется, этому языку.
– Из всей латыни я помню только эту фразу: «Deus et virtus aeterna» [2] – странное сочетание мужского, женского и среднего родов, чего мой учитель не мог никак объяснить без помощи греческого языка, а я его понимаю еще меньше, чем латинский.
– Государь, если вы поймете, то увидите, что письмо наполнено всевозможными комплиментами, относящимися ко мне.
2
«Бог
– Очень хорошо, – одобрил король.
– Optime [3] ,– добавил Шико.
– Но отчего же эти любезности могут поссорить меня с вами? Если в письме комплименты, то я одного мнения с братом Генрихом. Если же в этом письме говорится о вас дурно – тогда другое дело, и я понимаю политику моего брата.
– А если говорится обо мне дурно, то вы понимаете политику Генриха?
– Да, политику Генриха Валуа. Он имеет побудительные причины ссорить меня с вами.
3
Превосходно (лат.).
– Все эти комплименты, государь, не что иное, как вкрадчивое вступление к клевете на ваших и моих друзей.
После этих смело произнесенных слов Маргарита готовилась выслушать возражение.
Шико совсем повесил нос. Генрих только плечами пожал.
– Подумайте хорошенько, так ли вы перевели и есть ли подобное намерение в письме вашего брата?
Как ни кротко прозвучали эти слова, Маргарита посмотрела на мужа недоверчиво.
– Выслушайте до конца, государь.
– Бог свидетель, я только этого и хочу.
– Посмотрим. Имеете вы надобность в слугах или нет?
– Имею ли я в них надобность, друг мой? Хороший вопрос! Что бы я стал без них делать?
– Так вот, король хочет разлучить вас с лучшими из ваших подданных.
– Не верится мне что-то…
– Браво, государь! – прошептал Шико.
– Э, конечно! – отвечал Генрих с тем изумительным простодушием, ему одному свойственным, перед которым до конца его жизни никто не мог устоять. – Те, кто у меня служит, привязаны ко мне не из выгоды, а по расположению. Мне нечего дать им.
– Вы отдали им свое сердце, государь, – это лучшая награда короля за расположение друзей.
– Да, мой друг. Итак?
– Итак, государь, не верьте им больше.
– Помилуй бог! Если они сами меня к тому принудят, но без этого…
– Хорошо, государь. Но если вам покажут их проступки?
– А! А как докажут и чем?
Шико снова опустил голову, как делал в затруднительные мгновения.
– Я не могу вам рассказать этого, государь, не подвергаясь позору… – И она посмотрела вокруг себя.
Шико понял, что стесняет королеву, и отступил назад.
– Любезный посол, – обратился к нему король, – потрудитесь подождать меня в моем кабинете. Королева хочет сказать мне что-то секретное – что-то касающееся моих подданных, как я полагаю.
Маргарита осталась почти неподвижна и только слегка кивнула головой. Видя, что супругам без него будет легче объясниться, Шико встал и оставил комнату, поклонившись сразу королю и королеве.
XLVIII
Примирение посредством перевода