Сорок третий
Шрифт:
– Михайлов дал. Он теперь у вас.
– С кем держали связь?
– С разведгруппой капитана Мазуренки. Мы шли к ним.
В этот момент в хату врывается Андреюк.
– Наш это!
– кричит он с порога.
– Бинты, медикаменты я ему передавал.
– Будем знакомы, - чернявый, поднявшись, протягивает руку.
– Командир отряда Якубовский.
Молниеносная вспышка в памяти: летний день, местечковцы роют возле Вербич окопы, командует работами молодой подтянутый лейтенант.
– Я вас
– С сорок первого года. Помните, окопы возле Вербич...
Лейтенант задумчиво улыбается. Андреюк тем временем исчезает.
– Если мы с тобой знакомы, подари мне атлас. Я все же командир, а таких карт не имею.
О деньгах Якубовский не спрашивает - кладет себе в сумку.
Лобика, Сергея допрашивают еще меньше. После того как хлопцы появляются один за другим на крыльце, Митю снова зовут. Якубовский на этот раз расхаживает по хате.
– Записку, которую ты передал с Михайловым, мы читали. Только ты очень добренький. Хвалишь людей, которые пошли служить немцам.
– Я знаю их.
– Откуда знаешь?
– С Михайловым часто встречался. Думаете, было просто отправить двадцать семь человек в лес? Мы им листовки давали, газеты. Они б не пошли к вам, если бы не поверили, что вы их примете.
– Михайлова нет, - задумчиво говорит Якубовский.
– Погиб в бою с власовцами.
Митя обескуражен. Еще и месяца не прошло, как он простился с лейтенантом.
– Немцы своего среди двадцати семи нам не подсунули?
– спрашивает Якубовский.
– Не допускаешь?
– Нет. Какой у этих пленных авторитет? Если бы хоть раньше в партизаны пошли...
Якубовский усмехается:
– Ну хорошо. О вашей группе скажу вот что. Служили десантникам, послужите и нам. Отряд местный. Батьковичский. Ты с товарищем, Якубовский имеет в виду Лобика, - останешься при штабе. Для особых поручений. Старшим назначаю тебя.
V
Возле забора у штабной хаты Митю с Лобиком останавливает приземистый, одетый в темно-синюю гимнастерку и галифе человек.
– Не узнаете?
Круглое белое лицо, тихий голос. Да это же Анкудович - он приходил в местечко еще в первую военную зиму, созывал подпольщиков на собрание. Позднее прислал на лечение Ключника.
Сколько всего переменилось за полтора года. Будто вечность прошла. Хлопцы рассказывают о расстреле Сергея, его сестры, о своей службе у десантников, о Ключнике, которого угораздило во второй раз попасть в местечковую больницу.
– Знаю, - говорит Анкудович.
– Я начальник разведки и контрразведки. С Мазуренкой видимся часто. Он мне сведения дает, я - ему.
– Где теперь Мазуренка?
– Его группу перебрасывают дальше. Часть осталась, часть ушла.
Так вот оно что! Ясно, почему никто не пришел на встречу. Может, даже хорошо, что так случилось. Ни у Мити, ни у Лобика нет особого
Анкудович между тем рассказывает о Ключнике. Когда арестовали Сергея, он прибежал в отряд, имея в кармане немецкий пропуск в Овруч - Ключник оттуда родом. Анкудович отстегал его, бумажку порвал. Когда партизаны наступали на Росицу, Ключник от взвода отбился. Никто его в бою не видел, потому и не подобрали раненого.
Митя внимательно слушает, он полон противоречивых чувств. Когда-то они, подпольщики, смотрели на Ключника как на бога. Он казался необыкновенно находчивым, смелым. Какое там, в местечке, было страшное время! Со всех сторон подстерегала опасность. Даже оттуда, откуда они ждали помощи!..
Зачисляют хлопцев в первую роту. Командиром там Семен Гайчук, мужчина крупный, рослый, политруком - Петр Лисавенка. Поскольку Митя с Лобиком оставлены при штабе, они должны поселиться в другой половине штабной хаты, постоянными жителями которой являются командир и политрук.
Низенький партизан, который заговорил с хлопцами, когда они только вышли из дубняка, принес вязанку соломы, бросил на пол - постель готова. С хлопцами больше разговаривает политрук. Он необыкновенно словоохотлив, на то, что новичков подселили к ним, командирам, не обижается, - наоборот, как бы даже радуется, что есть возможность поговорить с людьми, которые близко видели немцев.
– Как Гитлер осмелился на нас напасть, не могу понять, - начинает он разговор.
– Бандит, и больше ничего. Бандиты не очень раздумывают, когда собираются на какое-нибудь дело.
Говорит Лисавенка немного нараспев, по-деревенски растягивая слова, и его пересыпанная местными словечками речь свидетельствует о его очень высоком образовании.
Для командира и политрука - отдельные кровати, остальные - их в комнате семь или восемь человек, - не раздеваясь, валятся на пол и сразу начинают выводить носами рулады.
Политрук не спит.
– Я в вашем местечке был, - продолжает он.
– Там мой брат живет. Я, когда убежал из плена, к нему заходил. Может, слышали о Ничипоре Лисавенке? Он зоотехник, институт кончил.
Митя немного помнит смуглолицего, хмурого человека, который работает в "Заготскоте". Но в подпольных делах он не участвовал, и Митя не знает, что о нем сказать.
Лисавенка будто угадывает Митины мысли.
– Дурак он, хоть и грамотный. К немцам пошел на службу. Наши, когда придут, по головке не погладят. Я вот не пошел, хотя и сватали. Прятался, кое-как прослонялся, пока не дожил до лета.
– В местечке многие служат, - возражает Митя.
– Но не враги же они. Кто был в колхозе, мог жить, собирая урожай. А как быть остальным?