Сорок утренников (сборник)
Шрифт:
Как давеча Довбня, так сейчас Скопин шепнул в затылок:
— Доложите командиру полка товарищу полковнику Полякову.
Командир ждал, а Мухин все никак не мог оторвать взгляда от сидящей на топчане женщины. Не может быть, чтобы это было простым случайным сходством…
Пауза все затягивалась, и всем троим было неловко.
— Пожалуй, я пойду, — сказала, вставая, женщина, — если надо, пришлешь кого-нибудь… Поравнявшись с Мухиным, она приостановилась, смерила его взглядом всего, от помятой шапки до грязных кирзовых сапог, усмехнулась. — Как звать? Прямо от мамы?
— Раиса! —
— На здоровье не жалуетесь, молодой человек? Зрение, я вижу, у вас неплохое…
— Товарищ военврач! — повысил голос полковник.
Она капризно повела плечом, подняла голову с тяжелым узлом волос на затылке и вышла.
— Здравствуйте, товарищ младший лейтенант!
Наваждение прошло. Мухин обернулся. Похоже, полковнику пришлось повторить свое приветствие дважды.
— Извините, товарищ полковник… — Мухин сбивчиво доложил о прибытии.
Командир принял рапорт, поздравил с назначением, пригласил сесть. Некоторое время он молча, внимательно разглядывал Мухина, потом, что-то решив про себя, довольно кашлянул, достал из кармана папиросы.
— Курите?
— Извините, нет… — Мухину было неловко под его спокойным, все понимающим взглядом.
— Зачем же извиняться? Не курите — и прекрасно.
А как насчет водочки? Потребляете?
— Потребляю. — Мухин изо всех сил старался не покраснеть, но от этого еще пуще заливался краской. — По праздникам…
Полковник старательно, но безуспешно прятал улыбку в поднятом воротнике шинели.
— А мы, грешные, и в будни потребляем.
Он достал фляжку в суконном чехле, два граненых стакана, банку варенья, положил хлеб и две головки чеснока.
— Сало где-то было… Степанов!
Как из-под земли появился маленький, крепкий солдатик с продувной лоснящейся физиономией, удивительно похожий на шкодливого котенка. Мгновенно окинув взглядом стол, он устремил на своего командира глаза, полные преданности и послушания.
— Сало где? — грустно спросил полковник.
На лице солдатика стали появляться и исчезать одна за другой хорошо отрепетированные мины: внимание, недоумение, возмущение и, наконец, обида.
— Так крысы же, товарищ полковник! Сами ж видели…
— Ну хорошо, иди.
Отвинтив крышку, он налил в стаканы коньяк: себе полстакана, Мухину — чуть-чуть на донышке, но еще долго сидел, не поднимая головы.
— Знаете, что в человеке самое страшное? Неблагодарность! — Настоящий болезненный озноб передернул его плечи. — Никак, понимаете, не могу привыкнуть… Да вы ешьте, не стесняйтесь, мы здесь еду не экономим, не то что там, в тылу. Ну как Саратов, стоит?
— Стоит, — выдавил Мухин с набитым ртом.
— Хороший город. Я там в Университете учился. А в четырнадцатом году с маршевой ротой на фронт ушел. Добровольцем. Под Могилев. Там шли бои с германцами — так их тогда называли… Через месяц мне чин подпрапорщика дали и первую награду прямо на позициях вручили… Вам сколько лет?
Мухин собрался ответить и вдруг увидел себя в зеркале, засунутом в щель между
— Ну-с, Мухин, что прикажете с вами делать? — потом полистает странички, пощиплет бородавку на мочке левого уха и закончит: — Что же это вы, батенька мой, до девятнадцати годков и то не дотянули, а туда же, в командиры лезете! Нехорошо. Нетактично! Наконец, просто непорядочно!
Мухин почти не сомневался, что все произойдет именно так. Разве что не будет классного журнала и очков — перед полковником на столе лежала обыкновенная планшетка, такая же, как у Мухина, только с пожелтевшим от времени целлулоидом. Глаза полковника смотрели молодо и зорко.
— Вам какой взвод дали?
— Пока никакого. Сказали, что мое место еще не освободилось.
Лицо командира полка вдруг сморщилось, как от боли.
— Это кто же так сказал?
— Командир батальона капитан Латников, да и другие подтвердили. Меня во вторую роту определили, а у них, очевидно…
— Шутники! — полковник смотрел зло и тоскливо.
— Что, может, это неправда? — с надеждой спросил Мухин. — Может быть, мне дадут взвод?
— Нет, правда! — командир полка поднялся так резко, что жиденький столик покачнулся и едва не упал. — Правда. Просто есть вещи, над которыми нельзя шутить. Тем более сейчас. — Он подумал немного. — Вот что: вас я пока оставлю здесь. Будете помогать начальнику штаба. Желаю успеха.
«Не доверил! — думал Мухин, пробираясь по ходу сообщения обратно в батальон. — Впрочем, этого надо было ожидать. У других хоть рост нормальный, а тут… Да и что я буду делать? Шагать циркулем по карте? Хотя, пожалуй, и это не доверят. Заставят бумаги переписывать. Веселое занятие… И какой он, этот начштаба? Пожилой, ворчливый скряга наподобие все того же учителя математики? „А умеете ли вы, молодой человек, пользоваться логарифмической линейкой? Ах, учили и забыли? Те-те-те… Как же это вас так учили, что вы сразу же и забыли?“».
Доложив командиру батальона о новом назначении, Мухин взял ненавистный теперь вещмешок и поплелся по ходу сообщения.
Начальник штаба оказался не сварливым стариком, а очень молодым лейтенантом, всего лишь года на четыре старше Мухина, веселым и симпатичным.
— Наконец-то! — говорил он, с чувством стискивая руку младшего лейтенанта. — А я тут, понимаешь, совсем запарился. Да ты раздевайся, будь как дома. Вот твой топчан. Тебя как звать? Петром Алексеевичем? Петей, значит… А меня Михаилом. Питерский я. Училище в Казани кончал. В штабе временно, пока нормального начштаба не пришлют. Так ты Саратовское кончал? По ускоренной программе? Теперь все — по ускоренной… А до этого? Десятилетку? Вот это номер! Парад-алле! Свистать всех наверх! Слушай, ты — тот человек, который мне нужен. Ты логарифмической линейкой здорово владеешь? Я немного подзабыл…