Сорок утренников (сборник)
Шрифт:
Вскоре вернулся Рубцов с солдатами. От подозрительно нежной на вид селедки исходил сладковатый запах.
— Вы чего это принесли? — накинулся на ходоков Дудахин, — ну, молодые не понимают, а вы-то куда глядели?
— Все такую получали, — сказал Рубцов, — Мамон сказал, другой нет.
— А может, это анчоус? — с надеждой спросил чей-то простуженный голос из глубины землянки.
Мухин всмотрелся. На земляных нарах сидел худой, небритый человек с длинным, нескладным, каким-то асимметричным лицом.
— Верховский, получай! — крикнул Рубцов, и человек полез через
— Сию минуту, товарищ сержант, сию минуту! Простите, товарищи… Мухин вопросительно посмотрел на помкомвзвода. Дудахин снисходительно усмехнулся.
— Заметили? Его у нас все замечают. Профессор!
— Мне сказали, что во взводе есть учитель…
— Какая разница! Все они — богом обиженные. Этот тоже: что ни скажет — хоть стой, хоть падай. Слыхали сейчас? Какой-то човус выдумал! Кловун да и только.
— Темный ты человек, Гриша, — спокойно сказал Рубцов, — анчоус— самая деликатная закуска. Прежде только господа покупали.
Дудахин от возмущения раздул ноздри.
— А ну, гляньте на него! На гражданке простым продавцом был, а туману напускает, что твой завмаг. Ты бы лучше заместо этих човусов консервами взял. Или мозга не сварила? Мотают душу по пустякам!
— Напрасно волнуетесь, старший сержант, — вмешался Мухин, — селедка с душком раньше действительно ценилась.
Дудахин смерил младшего лейтенанта взглядом.
— Это как понимать? Да кто ж ее станет есть на гражданке такую-то? Да и здесь едим токо потому, что продукты не подвезли — не на чем. Машины не пройдут — дороги рухнули, а на лошадях много не увезешь. Думаете, если мы из деревни, то уж ничего и не смыслим?
— Ну зачем же так! Анчоус — просто сорт селедки. Вы ее покупать не станете, а гурманы берут.
Глаза Дудахина смотрели совсем уже зло: своими познаниями младший лейтенант подрывал его, дудахинский, авторитет…
— Выходит, Мамон нас деликатесами потчует, а мы, дураки, не ценим!.
— Да нет же, у старшины селедка другая, называется «залом», и она действительно несвежая.
— А ведь верно, — сказал пулеметчик Булыгин, — залом и есть. Я знал, да забыл.
Дудахин растолкал сгрудившихся вокруг младшего лейтенанта солдат и молча опрокинулся на нары.
К исходной позиции для наступления — крохотной лощине среди ровного, как стол, поля с частыми плешинами голой земли — стекались медленно, с треском проламывая тонкую корку льда, образовавшуюся за ночь, месили коленками и локтями шуршащую крупку фирна. Доползя до лощины, увидели, что не только роте — взводу и то здесь будет тесно. Посовещавшись, решили второй взвод оставить здесь, а Стригачеву и Белугину расположиться справа и слева на ровном поле.
Снова пошуршало, почмокало с обеих сторон и затихло. Теперь главное — чтоб не закурили. Слева от Мухина сержант Рубцов, этот некурящий, справа — Верховский. После «лекции» о селедках проникся симпатией к взводному. Дальше все остальные в опасной близости один от другого.
— Передай по цепи, чтобы не курили, — приказал Мухин.
— Что они, сами себе враги? — отозвался Рубцов, но приказ передал.
От того места, где лежал
Если верить карте, то справа от него, метрах в трехстах, должна стоять часовня — тоже высокое сооружение со стенами, словно предназначенными для войны, а далее— то самое кладбище, которое роте Охрименко надо взять сегодня на рассвете…
Младший лейтенант трет рукавицей слезящиеся глаза и вглядывается в тьму.
…Если первая и третья роты не овладеют промкомбинатом, роте Охрименко кладбище не взять. А это, в свою очередь, означает, что остальные два батальона свою задачу не выполнят — Залучьем не овладеют, И тогда — в который уже раз! — конечная цель наступления — шоссе на Рамушево и Старую Руссу останется недосягаемым для 1113-го стрелкового полка.
— Какая чепуха! — говорит громко Мухин. Он протягивает руку, и полоска на горизонте шириной в триста метров скрывается под его ладонью…
На швейцарских, подаренных матерью, часах Мухина было без четверти три, когда так старательно охраняемая тишина нарушилась самым бессовестным образом. Где-то впереди, кажется, на самом краю болота, раздалось странное шипение, какой-то писк, затем громкий голос произнес по-русски:
— Эй вы, молокососы, наступать надумали? Так знайте: не видать вам Залучья, как своих ушей!
Далее последовал ряд ругательств. Вот-те на! Не кури, не разговаривай, не шевелись, чтобы немцы не догадались, а они, оказывается, и так все знают.
Мухин оглянулся. До начала наступления целых пятнадцать минут, но — чем черт не шутит! — доложат БЭ-ЭМ-ПЕ, что немцы разгадали наш план, рассердится он и даст зеленую ракету… Однако горизонт позади роты был по-прежнему пуст и темен.
Неожиданно на его фоне появилась длинная фигура Дудахина. Лица его Мухин не различил, но по тяжелому дыханию понял, что помкомвзвода проделал длинный путь бегом. Он лег рядом с Мухиным и протянул ему алюминиевую фляжку.
— Давайте по-быстрому…
— Что это? — Зачем?
— Пейте. Сейчас начнется.
Младший лейтенант понимал, что идти в бой, да еще в самый первый, — нелегко, слышал и о том, что крепкий напиток многим прибавляет мужества и бодрости, но нутро его протестовало.
— Может, не надо?
— Нельзя без этого, товарищ младший лейтенант. Для бодрости духа… Ну, оп-ля! Наберите воздуха!
«И чего я выкаблучиваюсь? — удивился Мухин, — Ну полезет обратно — черт с ним. Главное, чтоб не подымали, будто я, как маленький, не смогу»…