Соседи Ивана-Царевича
Шрифт:
А когда земля укутывалась белым снежным покрывалом и погружалась в зимнюю спячку, в семье Ивана-Царевича начинался сезон вечерних сказок. Мама заваривала вечером чай из собранных и засушенных летом листочков и ягод лесной земляники, поджаривала в тостере белый хлеб и доставала баночку варенья. Когда все удобно устраивались в креслах, в компьютере открывали файлы с аудио сказками! Иногда Мама или Папа просто брали книгу с полки и сами читали вслух. А иногда Мама читала что-нибудь из своей тетради!
Иван-Царевич любил эту семейную
Глядя на заснеженный сад, Иван-Царевич испытывал радостное волнение. Сейчас он вернётся в гостиную, и там будут и земляничный чай, и варенье, и сказка при свечах.
Иван-Царевич заторопился. Так как Александр Папович немного побаивался темноты, то Царевичу нужно было успеть до сказки страшную темноту прогнать! Он это проделывал каждый вечер. Чтобы защитить брата, Иван-Царевич вооружался Папиным фонариком. Он тыкал включённым фонариком в каждый тёмный угол и пугал темноту воинственным возгласом: “Фу! Фу!”. Не забывал Царевич посветить и под диваном и под креслами! Темнота ведь могла спрятаться и там, и схватить за ногу в самый неожиданный момент!
За выполнением данной ответственнейшей возложенной на него обязанности Иван-Царевич даже забыл о том, что он, сидя возле окна, заметил на улице. Хотя, правильнее было бы сказать: “о том, чего он НЕ заметил”.
А не заметил он будки и щенка – маленького мохнатого и косолапого щенка немецкой овчарки, больше похожего на медвежонка, чем на собаку. Щенок и его будка появились на соседском участке ранней осенью. Они разместились на лужайке прямо перед окнами Ивана-Царевича. С тех пор Царевич каждый день следил за жизнью своего нового соседа.
Щенок спал возле своей будки и, когда облетали золотые листья с деревьев, и, когда пошли холодные проливные дожди. Когда лужайка превратилась в сплошную большую лужу, сердечко Ивана-Царевича сжалось. Он с Мамой пошёл к соседям просить за маленького пса. Иван-Царевич не мог без слёз смотреть на то, как щенок спит прямо в холодной воде.
Но оказалось, что виной всему не жесткосердечность хозяев, а характер самого Герцога. Пёс упрямо не хотел прятаться от непогоды в будке, предпочитая, как маленький поросёнок, валяться в грязи.
И вот теперь, когда в Длинногорье пришла зима, и будка и щенок пропали!
На следующий день Иван-Царевич убедился, что ему всё не померещилось, и он, взволнованный, заставил Маму звонить соседям и узнать о судьбе Герцога.
Не имея возможности бороться с характером щенка, хозяева перенесли его вместе с будкой в другое более сухое место, куда специально привезли несколько тачек чистого жёлтого песка. На этом процедуры закаливания, которые сам себе назначил Герцог,
Однако, закончились и ежедневные наблюдения Ивана-Царевича за псом. Теперь из окна не было видно будки, а каждый день напрашиваться в гости на чужой участок, чтобы справиться о самочувствии щенка, было не совсем прилично. Поэтому Ивану-Царевичу до поры, до времени и не было известно об одном громком деле, в котором оказался замешанным светлость Герцог немецкий.
Щенок дремал после обеда. Хозяева вынесли ему полную миску каши с мясом. Не осилив всю порцию целиком, Герцог оставил немного каши “на потом”.
Вкусный мясной аромат был слышен и в берёзовой рощице неподалёку, где местные вороны практиковались в хоровом пении. Запах каши щекотал им ноздри и отвлекал от основного занятия. Само собой разумеется, что спустя совсем короткий промежуток времени, вороний хор почти в полном составе был на участке Келлогса и Герцога.
Поначалу вороны сидели на заборе и лишь оценивали обстановку. Но от аромата мясного бульона с гречкой так сводило пустые урчащие желудки, что одна из ворон в итоге не выдержала и, спрыгнув с забора, стала боком подбираться к миске с кашей.
Глаза Герцога были закрыты, и ворона, расхрабрившись, клюнула носом в миску. Завидев, что их товарка уже принялась за обед, и все остальные вороны повскакивали со своих мест и заторопились к каше. Возле миски началась толкотня.
И лишь одна из ворон осталась сидеть на заборе. Она, вообще, всегда держалась поодаль от стаи. За свои белые с серыми крапинками (а не серые с чёрным, как у всех) перья она всегда получала щипки и насмешки от остальных сородичей. И, наученная горьким опытом, всегда дожидалась, пока поедят другие, прежде чем самой приблизиться к мусорным бакам с пищевыми отбросами. Конечно же, ей не всегда хватало объедков, и оттого она была худая и взъерошенная.
Звали эту ворону Варька, и она обречённо смотрела на тот базар, который творился возле будки. Надежды на то, что ей сегодня что-нибудь перепадёт из собачьей миски, у Варьки не было.
Остальные вороны хотя и опасались пса и, ухватив клювом немного еды из миски, отпрыгивали, чтобы проглотить кусок на безопасном расстоянии, всё же наглели с каждой минутой. Они уже не замечали, что Герцог, прищурившись, наблюдает за ними.
– Между прочим, каша из миски овчарки – самая вкусная! – каркнула одна из ворон.
– Ой, не могу! Кому Вы это говорите?! – подхватила другая. – Всем известно, что самая вкусная каша у лабрадоров!
– Нет, у овчарок!
– Нет, у лабрадоров!
– Что вы попусту спорите?! – вмешалась третья ворона. – Я вам авторитетно заявляю, самая вкусная каша в мисках у такс!
– Глупости Вы заявляете! – распалилась вторая ворона. – Лабрадоры и только лабрадоры!
– Успокойтесь Вы с Вашими Гибралтарами! – съязвила первая ворона.
– Не с Гибралтарами, а с лабрадорами!