Соседи по свету. Дерево, полное птиц
Шрифт:
– Из двух нот: «ля» и «до». Мама с папой в орфографии не петрили, вот и вышло: «ла-да».
– А у тебя как с орфографией?
– Нелады, «ля» путаю с «лю», «до» с «ди». Кричу: «Люди-люди», а они не слышат. А вы кто?
– Я директор, Максим Максимович.
– Давайте звать вас коротко.
– Как?
– Квадратный Мак.
– Зови, двухнотная.
Вот так познакомились. Он
седой, строгий, и нос свой сует во все дела. От этого на самом кончике образовалась мозоль. Он может носом открывать двери и выдергивать клочки старых объявлений. Переворачивать страницы журналов и дневников. Его любопытство страшнее любого оружия.
Я шла по коридору широкому, как проспект. Коридор кормит и поит, и учит заодно. Директор
– Ты кто такая, почему не на уроке?
– Я кошка Лада, которая гуляет сама по себе.
– Ну и что я должен сказать в ответ?
– Скажите что-нибудь, сделайте милость.
– Брысь!
Пуговицы луж не переношу, предпочитаю молнии во всем. Они извилины земли и кардиограммы наших сердец.
– Лада, как с весной, сосульки поспели?
– Нормально, Максим Максимович, они сознались во всем. Слез дня на два хватит.
– Тебе их жалко?
– Не вам, педагогам, об этом печалиться. Вы ни мела, ни свеч не жалеете.
– Ладно, пойдем обедать.
– Я отдыхаю.
– От кого?
– От пищи и вообще.
– В столовой щи из кислой капусты.
– Капуста и аисты табу, соблюдайте диету, педагоги.
– Да, сложная штука жизнь, не завидую тебе.
– Жаловаться на жизнь нельзя. Не нравится, уходи.
– Откуда ты такая на мою голову?
– Из молний. И вам на пиджак одну не помешало бы повесить. Для куража.
– Хорошо, будет время, забегай, поболтаем.
Дня два была занята разборками с одноклассником. Он возле школы выследил мою маму и наябедничал:
– Ваша Лада подобрала подбитого голубя, обцеловала, как родного.
– Я рада за голубя и дочкой горжусь. Что ты хочешь, мальчик?
– Она всем объявила, что вы его усыновите. Это правда или врет?
– Спасибо, заботливый, разберемся.
Мама вынула душу из меня, я из одноклассника вытрясла потроха. На табло нет нулей, там один-один стоит. Еще не вечер, будет и на моей улице праздник. Думаю, директор соскучился, учителя все на одно лицо, я разнообразнее. Стучусь.
– Лада, у тебя какое-то дело ко мне?
– Нет, вы приглашали, вот и пришла. Решила вами заполнить паузу.
– Говори, двухнотная.
– Гравитация – родной язык тел, электричество – иностранный. Вам как физику понятно?
– А магнетизм?
– Магия магнетизма присуща немногим.
– Инерция твоего инакомыслия просит ремня.
– Это что-то новенькое…
– Старо как мир, поворачивайся спиной.
– Не спешите, дайте справку, квадратный Мак.
– Какую?
– О том, что у вас была.
– Зачем она тебе?
– Ваши справки учителя в тонусе держат.
– У тебя сила воли есть, окаянная?
– Сила есть, сами знаете, и воли с лихвой, но однополость этих слов на союз не тянет.
– Брысь!
– Мяу!
Чудо земное
Дом остался в детстве. Жилье – пожалуйста. Живу диетически, по-идиотски, короче, живу. Жена есть, служба тоже. Книгу жалоб и предложений не заводил. На заводе другие законы. Заклинит – пьем, потом по полкам: кто на нары, кому в кровать, а кому обходной в зубы и повод продолжить. Жуликов с перебором, одни начальство облизывают, другие к Богу поближе жмутся, а те, кто никуда не годится, пашут, когда не пьют.
И чего это я разошелся? С похмелья, одним словом, а колобашкам полный каюк вышел, ку-ку, короче. Баба моя отбрехалась, по соседкам сердоболить намылилась. Спать не могу, спину менты отбили, думали, копилка, дубасили, пока из ребер песок не посыпался. Я не в обиде, у каждого свои обязанности. Пива бы полторашку, нутро отмыть, мигом бы похорошело. Вон по ящику сколько его показывают, как Пушкина в прежние времена. В книгах ковыряться не привык, все больше вилкой в закусках, заплатил и хавай. Хоть паспорт продавай, больше-то за душой ни шиша. За него и красненького нальют, и морду по столу раскидают. Не в радость такое-то веселье. Руки бы на себя наложить, да откуда у бабы деньги на погребение, и начальник цеха от похорон опух. Скорее бы отходняк начинался, ночь-то вся еще впереди. Вертеться что с Востока на Запад, что с Запада на Восток – один хрен, не помогает.
Час от часу и часам не легче. Стрелки начисто стирают циферблат и лезут на стенку. В старых-то домах все стены пропитаны временем. Ветхость их не от ветра, время с удовольствием поедает и камни, и дерево. Древность-то держится на одном честном слове живущих, не более. Пространство – сторонний наблюдатель за этим делом. Такого вора, как время, вовек не сыскать. Вон сколько прожито, а кроме дум тягучих, которые что бабий напиток – ликер, ничего не нажил. Жизнь ко мне все больше боком поворачивалась. Партийцы к себе на пушечный выстрел не допускали. А эти, новые, так огородились, что покруче иностранцев рылом выглядят.
Еще не старик, а ступать некуда. Когда оступился, Бог его знает? Может, таким, как я, ничего не положено? Жаль, конечно, зато объявления типа «Сниму жир за сутки» не про нас писаны. Жир – жидкость вредная.
Что касается ума, он и до нас дурнее не был. Еще неизвестно, повезло ему с нами или нет. Слава Богу, сон у людей в наличии, а так бы давно Землю-матушку замордовали, за мурыжил и в пух и прах.
Так вот до заката и прокантовался у окна в обнимку с похмельным синдромом. А он такой выкатился – залюбуешься, одним словом. Вот скажите, разве чудеса целуют? Им цена выше поцелуя. Да вот беда, смотреть долго на свет нестерпимо, и не смотреть не могу. За что счастье такое привалило? Аж воздуха не хватает, ну никак не отдышусь. До губ горизонта не добраться, а другого добра и даром не надо. Не принижаться бы, жить в свой рост, вес не так важен. Земля все равно от себя никого не отпустит. Давление? Оно сверх нормы. Пульс зашкаливает. Главное – до земли доставать, пока дотягиваешься до нее – живешь, по крайней мере, в рост человеческий. Чай заварю, завидная она штука, эта жизнь, жадная, даже таких, как я, при себе держит. Жаль, до горизонта дотянуться не могу, а то, ей Богу, расцеловал бы это чудо земное.
Сентябрь земляники
Город комом в горле стоит, на шее камнем виснет. Пригород – притворство. Пока первая березка платком не помашет, грудью полной вздохнуть не получится. Земляника поспела. Еду заново знакомиться. Рискую, но уж больно свежей горечи захотелось. Как увижу, вокруг обойду, чтобы без свидетелей. Присяду подле, разговоры попробую завести. Весной с женщиной на рынке познакомился, она земляникой торговала с ладони.