Соседи
Шрифт:
Обычно, уходя, он оборачивался, махал рукой, даже если издали не видел, все равно знал, что Рена глядит ему вслед.
«Не могу понять себя, хочу или не хочу, чтобы он обернулся. Наверное, и хочу и не хочу. Я привыкла, чтобы он оборачивался, но в то же время пусть он позабудет обо мне. Несмотря ни на что, пусть позабудет, только чтобы я не была для него постоянной тяжестью, пусть он будет свободен от забот обо мне. Ведь он никогда не признается, но я знаю, что ему тяжело со мной...»
Она долго, пока в глазах не зарябило, смотрела в окно на заснеженные деревья, на крыши, на которых осели пухлые снежные
Она взяла с полки книжку «Мистер Хайд и доктор Джекиль» Стивенсона, раскрыла ее.
— Будем читать, — сказала громко. — Стивенсон очень хороший писатель.
Сева вернулся часа через четыре. Еще стоя на пороге, торопливо заговорил:
— Реник, не сердись, честное слово, до того далеко забрели, аж за Лосинку, потом у Симы лыжа сломалась...
— Да ты что? — изумилась Рена. — С чего это я буду сердиться? Мама уже часа два как дома, все у нас в порядке...
«Зачем, ну зачем ты оправдываешься? Я же знаю, тебе было весело, ну и прекрасно, очень рада за тебя, и очень хорошо, что ты наконец-то пошел на лыжах. Только не надо кривить душой, не надо оправдываться, извиняться...»
Всю эту ночь Сева не спал, думал все об одном и том же — о Симочке. Вдруг в один миг, разом влюбился. И уже ничего не мог с собой поделать. Он ходил за ней как привязанный, то и дело догонял ее на дорожках, смотрел, не мог наглядеться на ее лицо, круглощекое, пылающее здоровым румянцем...
Такого с ним еще не случалось. Разумеется, бывали встречи, вон даже Леля успела ненадолго понравиться, но тут, он чувствовал, тут все было совсем по-другому.
В прошлом году случилась одна история, он тогда со смехом рассказывал Рене. Вез во Дворец жениха и невесту. А они возьми да начни ссориться. Жених был много старше, чем невеста, грузный, черноволосый, губастый, а невеста щуплая, тоненькая, в чем только душа держалась. И с нею такая же щупленькая подруга, ненамного постарше ее годами. Из-за чего поссорились жених и невеста, Сева не знал, просто не прислушивался, но на одном из перекрестков, когда он остановился, ожидая зеленый свет, услышал:
— А я и вообще-то плевать на тебя хотел! =
Сева глянул в зеркальце. Жених нарядный, в белой сорочке, в черном, хорошо отутюженном костюме, в карманчике голубой платочек, и галстук такой же голубой, визжал тонким, бабьим голосом. Он так и сыпал злыми, обидными словами, а невеста молчала, и только бледные ее губы чуть заметно подрагивали, а подруга испуганно моргала глазами, но не отвечала ему ни слова.
«Вот это да, — подумал Сева, — хороша свадьба, ничего не скажешь!»
А жених между тем все больше распалялся, продолжал крыть невесту почем зря. В каких только грехах не упрекал он ее! И глупая-то она, и ничего не понимает в жизни, и отец у нее дурак дураком, и хозяйка она никуда, и никто с нею никогда жить не захочет, только он один такой вот идиот нашелся, решил взять за себя, но разве она сумеет оценить подобное счастье, разве в силах понять, что он для нее сделал?
Он говорил безостановочно,
Тогда Сева не выдержал, остановил машину. Сказал жениху сравнительно спокойно:
— Попрошу вас...
Жених замолчал, обалдело уставившись на него черными, влажными, похожими на маслины глазами.
— Это ты о чем, парень? — спросил он, опомнившись.
— О том самом, — ответил Сева и вдруг закричал грозным басом: — Чтоб духу твоего больше здесь не было!
С силой распахнул дверцу машины:
— Слыхал, или надо уши хорошенько прочистить?
И жених, покорно, нагнув голову, вылез из машины. А Сева поехал дальше.
В зеркальце было видно: жених стоит все там же, на перекрестке, в нарядном своем костюме, ошеломленно глядит вслед машине.
Сева расхохотался. Невеста спросила:
— Как это вы сумели так?
И тоже засмеялась. Слезы ее мгновенно высохли, она мигом похорошела, беленькая, темнобровая, с темно-русыми волосами, красиво уложенными.
И подруга невесты, разрумянившись, захлопала в ладоши:
— Какой же вы молодец!
— Так что, девочки, не сердитесь на меня? — спросил Сева.
Невеста решительно замотала головой:
— Что вы! Напротив...
— А теперь куда же? — спросил Сева.
— Домой, надо рассказать все папе и маме, — ответила невеста.
— Куда ехать? — поинтересовался Сева.
— В Зюзино.
Сева присвистнул: Зюзино, это же надо только придумать, через весь город телепаться, но ничего не поделаешь, раз надо, значит, надо, едем в Зюзино.
Дорогой невеста рассказала ему всю правду. Она наполовину туркменка, по отцу, а жених туркмен, живет в Ашхабаде. Их сосватали еще тогда, когда она была маленькая, и, хотя жених не очень нравился ей, она не нашла в себе решимости и силы отказать ему. Зато, сколько могла, тянула со свадьбой, а жених все понял, он очень хитрый, и теперь, едучи в машине, решил выместить свою обиду на ней.
— Пусть папа делает, что хочет, — сказала невеста. — А я больше ни за что не соглашусь выйти замуж за Рахима! Никогда и ни за что!
Подруга засмеялась.
— Дома у них дым коромыслом, плов готовят, шашлыки жарят, родственники из Ашхабада целого барана привезли, корзину гранатов, персики...
— Плевать, — сказала невеста. — Пусть подавится своим бараном.
— Воображаю, что-то будет с твоим папой, — сказала подруга.
— Не воображай, — ответила невеста и засмеялась, как показалось Севе, притворно: должно быть, все-таки немного трусила перед своим папой.
Что же, подумал он, восточные люди обычно крепко чтут и боятся старших, однако ему очень хотелось, чтобы она в конце концов уломала отца.
Он довез обеих — невесту и подругу до Зюзина, остановился перед блочным пятиэтажным домом.
— Ну вот, — сказала невеста. А платить-то нам нечем. Ни копейки с собой...
— Ладно, перебьюсь, — сказал Сева. Утром он возил одну пару и ему кинули сверху почти целую десятку. — Выдюжу...
Крепко пожал руки обеим — невесте и подруге. Невеста сказала:
— Позвоните как-нибудь. Все-таки вы меня выручили, только вы один!
Сева записал ее телефон на пачке сигарет, пообещал: