Соседи
Шрифт:
– Какое такое стекло? – спрашивал кузнец. – Зачем тебе?
– Говорю тебе, в сельсовете разбилось стекло и меня прислали за тобой, чтоб ты его починил. Я заплачу.
– А зачем ты будешь платить за Голову? Пусть он и платит. А то тебе это дорого станет.
– А ты цену не загибай. Говорю, стекло для одного окна. Мерку сними и вставь.
– А ты мне не указывай. Пришел и указывает. Я потом приду.
– Потом? Как это потом. Тебя же сейчас ждут.
– А если бы меня дома не было, тогда как? – кузнец хотел спокойно посидеть за чаем, и в его планы не входило чинить что-либо для Головы, который отличался такой скупостью, что ожидать от него, что он расплатится, было все равно, что рассчитывать на золотой дождь.
– Говорю тебе, я заплачу.
– Плати, деньги вперед. Сто гривен.
Кузнец рассчитывал, что услышав про такую сумму надоедливый гость исчезнет, как утренний туман, но тот стал рыться в карманах и издал явственный, длинный стон – во время своих ночных перипетий он
– Видишь, денег у тебя нет, а как нет, то иди, откуда пришел. А я тут посижу, чай попью, – и Назар по-недоброму взглянул на надоедливого гостя.
Но Нарциссу деваться было некуда, и он совершенно не собирался идти на попятную.
– Я с тобой вечером рассчитаюсь, – солгал Нарцисс, не подозревая, с кем, собственно, собирается связаться. – Как пить дать. Так что иди работай и ни в чем не сомневайся. А Голова тебе для бодрости стопаря нальет.
Нарцисс снова лгал, потому что Голова, во-первых, был сам большой мастак угоститься на дармовщину, а во-вторых, кузнеца он (и, прямо скажем, не без оснований) опасался, как опасается православный нечистой силы, и в жизни не уселся бы с ним за один стол. Таким образом, ложь Нарцисса была обречена на позорный провал, и черный огонь под густыми бровями Назара превратился в свирепое пламя, которое вдруг полыхнуло на Нарцисса, и тот стал уже было ретироваться к двери, догадавшись наконец, что не на того нарвался, но было уже поздно – ноги у него подкосились, но на пол он не упал, а оказался на наковальне, а Назар давай прохаживаться по нему кувалдой. К удивлению Нарцисса, больно ему не было – кувалда скорее охлаждала, чем обжигала его, и он вдруг почувствовал, что соки жизни покидают его, упругие ягодицы, на которых так удобно сидеть в автомобиле, превращаются в сухофрукты и кровь у него уже не кровь, а узвар, который уже не гонит по жилам почти остановившееся сердце. Сознание при этом он не терял и мучительно наблюдал за манипуляциями кузнеца, который, видать, разозлился не да шутку, если уж оторвался от чая и решил уделить время гостю. И длилась процедура эта, как показалось Нарциссу, целую вечность, но в конце концов кузнец угомонился и Нарцисс вдруг снова оказался на стуле, причем без всякого желания опять лгать. К своему удивлению, он услышал, как из его собственного рта изливаются слова благодарности, но решил не вмешиваться. А тот то ли улыбался сквозь усы, го ли морщился и по-прежнему потягивал чай, но уже смотрел на Нарцисса не злобно, а даже как бы сочувственно, и Нарцисс стал отпрашиваться, ссылаясь на то, что хозяйка его давно уже заждалась, да и о стекле надо побеспокоиться. Кузнец возражать не стал, и Нарцисс, поддерживая штаны – во время процедур на наковальне он похудел килограммов на десять, – потащился опять же в сельсовет, где ненавистный толстун (на самом деле Голова вчерашней ночью похудел почти в два раза) стал допекать его разбитым окном и угрожать, что Галочка его уволит за свинские выходки и черную неблагодарность.
«Ничего, – думал Нарцисс по дороге в город, – до цилиндра я доберусь вечером, после работы. Он даже не подозревает, что я с ним, красавцем, сделаю».
Он ошибался. Цилиндр подозревал. Несколько последних столетий научили его осторожно относиться к людьми, которым посчастливилось им обладать. И поэтому, как только Инесса расклеила свои отекшие за ночь веки и принялась изучать самое себя в зеркале, которое отнюдь не рассказывало ей, что она милее всех на свете, вероятно, потому, что в этом не было особой необходимости. Инесса была крепкой породы и с каждым годом становилась все более зрелой и округлой, и округлость эта, неизвестная скучной геометрии, окружала ее своего рода победной аурой, и мужчины повиновались ей, как загипнотизированные коты. Именно с этого направления и решил подъехать к ней совершенно распустившийся цилиндр, который, оказавшись в нашем отечестве, повел себя, как зарвавшийся иностранец. И когда Инесса оторвалась от зеркала, стал ей нашептывать приятным таким голоском с легкой хрипотцой и французским акцентом о том, что ей тут не место, ее заждались во дворцах, и что тайна ее рождения окутана мраком, и что пусть она не верит, что ее девичья фамилия Голохвощенко, – это ее враги над ней произдевались, но стоит только припереть к стенке выродков из ЗАГСа, которые вошли в преступный сговор с Нарциссом, и тогда все станет на свои места. Ибо она – принцесса, разумеется, из Монако, ирландского, как положено, происхождения, поэтому и фигура у нее такая (цилиндр томно вздохнул), и волосы с рыжинкой, и кожа с удивительными, нежнейшими веснушками, в честь которых придворные барды должны петь дифирамбы, не надеясь, однако, на взаимность… Ну какой женщине, судьба которой безжалостно запроторила ее на двенадцатый этаж оболонской квартиры с видом на Днепр и банальный, как отварное яйцо, универсам, не понравилось бы то, в чем убеждал ее преступный цилиндр? Ты только
– Помогите мне, – нежно прошептала Инесса, – а не то я вас под суд отдам.
Она, однако, с трудом представляла себе, с кем, собственно, имеет дело, потому что Соболь, даже если он не был бессмертным, появился на свет не сегодня и даже не вчера и потому что таких, как Инесса, на своем веку он уже перевидал великое множество. И поэтому он без особого удивления, как мясник на очередную свиную тушу, уставился на нашу разгорячившуюся красавицу, стараясь понять, как именно он может побыстрее схватиться с ней на служебном диване, да так, чтобы за это не пришлось платить и отвечать. Она, в свою очередь, тоже какое-то мгновение рассматривала его радушное, как африканская маска, лицо и розовую лысину, на которой проступали контуры какого-то материка. Не исключено – Атлантиды.
– Под суд! – снова категорически заявила Инесса, обрушившись на стул перед заваленным казенными бумаженциями стол. – Потому что от меня подло скрыли тайну моего рождения. И если бы я ее сегодня не узнала от цилиндра…
И она крепко вжала своего нового друга в соблазнительную долину между двумя возвышенностями. Цилиндр, который за долгие годы затворничества в сундуке уже почти позабыл, что это такое, на мгновение даже пожалел, что привел ее сюда.
– Вашего рождения? – Соболь-Бессмертный чуть выкатил и без того выпученные глаза и сделал вид, что весьма и весьма удивлен. – Но почему у вашего, гражданочка, рождения есть тайна?
И он попросил принести из архива какой-то удушливый том, который оказался на самом деле тошнотворной папочкой, в которой хранились небрежно написанные листки. И те неумолимо свидетельствовали, что Инесса – Голохвощенко и родилась она в Житомире в семье Голохвощенков, что и записано.
– А как же Монако? – прошептала она цилиндру, и тот чуть бесшумно прошептал ей:
– Лжет, сатана! Вы только посмотрите на его лицо.
На лице Соболя нелегко было высмотреть что-либо похожее на правду, и Инесса снова поверила цилиндру и, поверив, ощутила себя принцессой Стефанией, вынужденной опуститься до общения с обнаглевшим плебсом.
– Мне нужны настоящие документы, – сказала она. – А это фальшивка.
– Гражданочка, мы тебе какие угодно документы выпишем, – тихо ответил ей Соболь, придвигаясь к ней поближе (нет, Инесса и вправду была недурна собой!). – Хочешь я тебе, девочка, выдам справку, что ты королева Великобритании? Даром?
И он придвинулся к ней еще ближе, но его подвела та банка шпрот, которую он сожрал перед работой, потому что у Инессы были свои принципы и она не выносила, когда в лицо ей дышат рыбой.
– Причем тут Великобритания? – прошипела она, как вылезшая из норы змея. – Так ты, оказывается, знаешь, с кем говоришь… Я – принцесса Монако.
«Какая хорошенькая дурочка, – промелькнула под лысиной у Соболя. – Так тебе нужна справка, что ты принцесса Монако? Только это?» – и он пододвинулся к Инессе.
– Причем тут справка?!! – оскорбленно вскричало Ее Высочество (нелегко ведь иметь дело с тупой челядью!). – Мне нужны документы про мое рождение.
– Они там, – сладострастно вздохнул Соболь, – в архиве.
И увел ее, принцессу, в архив, в который редко кто заходил, и притворил за собой толстую дверь, и остался наедине с Инессой среди миллионов справок и документов, которые молча кричали о счастье и ненависти, браках и разводах, любви и предательстве.
Не знаем, что вообразил себе Соболь, но Инесса сначала не поняла, почему для получения документа нужно раздеться, и поэтому раздевалась она неохотно. Кроме того, ей не было известно, что в приемной муженька дожидается озадаченная половина, которой секретарша, не оценив по достоинству удара под ребро, которым вместо доброго утра приветствовала ее Инесса, быстренько доложила обо всем по телефону. И когда Инесса уже почти полулежала на папке 1913 года, госпожа Соболь чуть слышно приотворила Дверь в этот Ноев ковчег и несостоявшаяся принцесса Монако была поймана с поличным.