Соседи
Шрифт:
– В шкафу!!! – исступленно закричала она. – Уж не думаете ли вы все, что мне нужна эта вонючая рухлядь. Вы лучше посмотрите, во что этот негодяй квартиру превратил, – и она ткнула указательным пальцем в сторону дыры в полу, кое-как заделанную прибитыми наискось досками и прикрытую коврами, той самой, в которую на тахте падал Василий Петрович. – Лучше пусть мастеров пришлет, чтобы они пол починили, а то напишу его начальству, что он постоянно пребывает в состоянии белой горячки и не то что руководить, но даже и передвигаться самостоятельно уже не способен,
И она, схватив откуда-то фонарик, приподняла ковер и посветила в то место, которое некогда было надежным полом, – к ее ужасу луч фонарика выхватил в темноте лицо Мефодия, который напряженно подсматривал за всем происходящим сквозь дырку в ковре. Надо сказать, что гномы совершенно не в состоянии оторвать взгляд от луча света, потому что большую часть своей жизни они проводят в подземельях. И Мефодий, разумеется, не был исключением.
Единственное, что он успел сделать, так это придать своему бледному лицо честное и целеустремленное выражение, что, однако, испугало Гапку еще больше.
– Ты кто? – нервно закричала Гапка.
Но Мефодий, полностью парализованный светом, ответить, конечно же, не мог. А тут до Светули наконец дошло, что вся ее одежда безжалостно измазана сажей, и она с жалобным криком бросилась к шкафу, чтобы оценить размеры своих утрат. И тут же, словно ее ударила взрывная волна, с воем отскочила от шкафа, стуча от страха зубами и заикаясь.
– Т-т-там этот, – прошепелявила Светуля, – этот самый…
– Кто? – не отрывая своего злобного взгляда от Мефодия, спросила Гапка. – Кто там еще может быть? Один в дыре под ковром нашелся, может быть, так еще десяток таких дармоедов завелся… Не дом, а проходной двор! И все из-за него, – она ткнула указательным пальцем левой руки в Голову, – одно только слово, что Голова, а сам заходит в дом через трубу, словно нехристь какой. Может быть, ты и в самом деле черт, а? Рога то у тебя были…
– Какие рога? – встревожилась Галочка. – Какие у тебя, Васенька, были рога?
– Те, что Гапка с Тоскливцем мне наставила, – прошептал на ухо Галочке Голова так, чтобы Гапка ничего не могла услышать.
– Так кто там в шкафу в самом деле? – важно спросил Голова и подошел к шкафу. Сначала ему показалось, что в нем ничего, кроме Светулиных тряпок, нет, но затем он почувствовал на себе чей-то взгляд и, отодвинув юбку в горошек, увидел перед собой мутные глаза своего подчиненного, – Тоскливец, неизвестно как и когда проникший в шкаф, сидел в нем и жалобно смотрел на Голову.
Голова молча отошел от шкафа, надеясь, что Тоскливец не посмеет донести секретарше про то, в каком виде он видел своего шефа. Но на беду Тоскливца к шкафу опять подскочила Светуля.
Тоскливец тем временем спрятался за одеждой, и Светуля, понадеявшись, что тоскливое, как больничная койка, лицо ей просто привиделось, как-то сразу о нем забыла, занятая, как и всякая другая молодая и красивая женщина, мыслями об одежде и о том, что надеть совершенно нечего,
«Он, наверное, заразил мою одежду или подбросил в нее что-нибудь», – горестно подумала Светуля и заглянула в шкаф. Из шкафа чуть смущенно, но без раболепия на нее смотрело лицо Тоскливца, который притаился за одеждой и нос которого она приняла за моченый огурец.
– Ой, ой, ой, мамочка! – завопила Светуля и с омерзением захлопнула шкаф.
– Шкаф надо забить гвоздями, – решительно сказала она. – Навсегда. Там – домовой. А одежду я себе еще куплю. Ничего.
И она судорожно проглотила слезу.
– Не верю в домовых, не верю! – закричала вдруг Галочка, подбегая к шкафу. От всего происходящего ее вдруг стало мутить, и она подумала, что если разоблачит Светулину ложь, то это внесет свежую струю в ситуацию, постепенно становящуюся невозможной.
Галочка распахнула злосчастный шкаф и обнаружила перед собой скорбное лицо Тоскливца, которому удалось незаметно проникнуть в дом и который рассчитывал, что ему удастся в эту тихую и спокойную ночь каким-нибудь образом разжалобить Гапку или Светулю.
А Гапка тем временем продолжала светить в лицо Мефодию, надеясь на то, что ей удастся его каким-нибудь образом словить и продать в музей или зоопарк, чтобы разбогатеть.
В дверь снова забарабанили. На этот раз открывать пошел Голова. Следует честно признать, что Клара чуть не упала в обморок, увидев перед собой негра в пачке балерины, и только потом до нее дошло, что перед нею начальственное лицо.
– С девочками развлекаетесь! – зашипела Клара, как разъяренный гусь. – А я дома одна как сыч сиди… А мой где?
Голова кивнул на шкаф.
Клара вежливо, как в дверь, застучала по шкафу.
– К вам можно, или ты сам выйдешь, придурок недоделанный?
– По какому праву, по какому праву? – закудахтал было Тоскливец. – Вы, гражданка, как моя бывшая супружница не можете мне приказывать…
– Верно, – согласилась Клара. – Приказывать не могу. А шею скрутить – очень даже. Выходи, кастрат!
Тоскливец решил, что лучше выйти, чем позволить Кларе произнести свой известный монолог относительно своей особы, который потом деревенские острословы будут пересказывать во всех подробностях, добавляя еще и от себя. И он уже почти собрался выйти, но тут Клару вдруг заинтересовала дыра в полу.
– Что это там у вас, Агафья Степановна? – вежливо поинтересовалась у Гапки Клара, поражаясь тому, какая та молодая и прехорошенькая, и заодно ее и проклиная как потенциальную разлучницу.
– Сама толком не знаю, но думаю, что если словить, то цену можно будет взять неплохую…
Душу Мефодия при словах «словить» и «цену взять» свела внутренняя судорога, но он, загипнотизированный светом, пошевелиться не мог и только надеялся на то, что фонарик хоть на мгновение дрогнет в руке у его мучительницы и тогда он улизнет.