Сошествие во Ад
Шрифт:
Все еще озадаченная его странными словами, она ответила:
– Но как же я смогу перестать беспокоиться? Разве оно перестанет появляться, если я притворюсь, что ему нужны вы? Разве это ваше подобие бродит по улицам?
– Нет, – сказал он, – и вам вовсе не надо притворяться. Не думайте о том, с чем вы однажды можете встретиться… не думайте об этом сейчас. Если вы переложите свое бремя на меня, вам станет легче. Неужели вы не слышали, что нам заповедано нести бремя друг друга? [20]
[20] Гал 6:2: «Носите бремена друг друга, и таким образом исполните закон Христов».
– Но это значит… – начала она и остановилась.
– Знаю, –
– А если я смогу… – нерешительно сказала она. – Если я могу… что бы вы там ни имели в виду, стану ли я это делать? Ну, то есть сваливать свое бремя на кого-то еще?
– Нет, если вы настаиваете на персональной вселенной, – ответил он. – Если вы отрицаете законы, общие для всех нас, если хотите жить отдельно в гордости, в гневе и в страхе, – ради бога! Но если вы все-таки решите присоединиться к лучшим из нас и станете жить, и смеяться, и стыдиться вместе с нами, тогда вам придется смиренно принять помощь. Вы должны научиться отдавать свое бремя другим и самой принимать чье-то еще. Не я создал вселенную, и это не моя вина. Но я уверен, что это вселенский закон, и не отдать свой груз – то же самое, что отказаться нести чужой. Вы увидите, это совсем легко, стоит только осмелиться.
– А как же самоуважение? – спросила она.
– Ах вот в чем дело! – грустно улыбнулся Стенхоуп. – Значит, вам для самоуважения нужно непременно пойти наперекор природе вещей, и Всевышний вам при этом – не указ. Что ж, если вам это так важно, прошу меня простить, не стоило мне предлагать другой путь. Хотя что тут особенно уважать…
Он замолчал. Паулина некоторое время растерянно смотрела на него. Она чувствовала его силу, понимала, что уже не может без него.
Наконец он снова заговорил.
– Когда вы останетесь одна, вспомните, что я боюсь вместо вас и что я взял на себя ваши опасения. Думайте только об этом, скажите себе: «Это его проблемы» и живите дальше. Если вы не встретитесь с вашим страхом – хорошо, если встретитесь – то не будете бояться. А поскольку вы не боитесь…
Паулина встала.
– Я не могу представить, что не боюсь, – сказала она.
– Но вы не будете бояться, – ответил он с уверенностью в голосе и тоже встал, – потому что предоставите это мне. Доставьте мне удовольствие, просто запомните то, что я сказал.
– Значит, я должна просто запомнить, – проговорила она и чуть не подавилась нервным смешком, – что вы беспокоитесь и боитесь вместо меня?
– Что я все это взял на себя, – серьезно сказал он, – так что для вас ничего не осталось.
– А если я все-таки увижу это? – спросила она.
– Никаких «все-таки», – сказал он. – Факт – он и есть факт, а вот отношение к нему изменится, если его можно не бояться! Не бояться – вам. Ну что ж, пора идти. Позвоните мне сегодня вечером, где-нибудь около девяти, и скажите наконец, что вы решили принять мир таким, каков он есть.
– Позвоню, – кивнула она. – Но я… это звучит так глупо!
– Это глупое утешение, – ответил он. – Ступайте с Богом.
Паулина уходила медленно и, прежде чем исчезнуть за поворотом, только раз оглянулась.
Стенхоуп не смотрел ей вслед. Взгляд его был обращен к происходящему на сцене, тело расслабленно покоилось в кресле. Но его сознание выполняло напряженную работу, разделившись на несколько потоков. Он по-прежнему готов был проявить внимание к каждому, кто в нем нуждался, так же как его тело, например, готово было подобрать длинные вытянутые ноги, если бы кто-то захотел пройти мимо. Однако основная часть сознания уже начала выполнять
Мысленным взором он создал перед собой образ Паулины, представил ее идущей вдоль дороги, любой дороги, дороги вообще. Представил другую Паулину, идущую навстречу первой. Сосредоточился на этой второй, всеми своими чувствами призвав приближающийся страх. Открылся этому страху, отодвинув на время мысль, зачем он это делает, отстранив все законы и принципы, внимая лишь необычности и ужасу этой странной призрачной сущности. Для убедительности он представил себя входящим в собственный дом и видящим самого себя, но тут же отбросил этот образ. Ему нужны не его переживания, а переживания Паулины. Сначала понять ее, а потом уже можно будет добавить к этому и собственные ощущения.
Итак, в чем заключался ее внутренний конфликт? Он сидел, представляя себе длинную дорогу с ее бесчисленными зловещими возможностями, огромный мир вокруг, и саму атмосферу этой дороги, тлетворную для всего здравомыслящего. Постепенно его глаза начали беспокойно шарить по сторонам, ноги, в действительности спокойно лежащие на месте, ощутили усталость от необходимости двигаться по дороге, по которой шла сейчас девушка. Тело вздрогнуло, впитав ее страх перед призраком… Его разум взял на себя бремя мира Паулины. Для него оно оказалось явно легче, чем для нее, потому что эффект присутствия все-таки не был полным. Стенхоуп принял в себя только ее переживания, но не ее грехи; такое замещение принципиально невозможно в христианстве, и в этом – одна из главных тайн христианства, пусть даже само оно ее никогда не понимало, да и не могло понять. А поскольку Стенхоуп не мог ни понять, ни принять владевшие девушкой гнев и отрицание, ее переживания просто влились в его ясный дух. Произошло это практически безболезненно, ведь ощущения он получал не извне, а изнутри. В немалой степени помогла и готовность разделить с Паулиной ее бремя. Она сглаживала остроту переживаний. Стенхоуп осваивался в мироощущениях девушки и готов был приступить к анализу ее видения. Но его рассудок не принимал участия в этой работе. Не его область. Если бы у него сейчас спросили, что он думает о ее страхах, он бы ответил, что искренне верит, будто Паулина на самом деле верит в то, что видела, но вот реально видение или нет, он сказать не может. Он готов был допустить, что этот призрак – только наваждение, порождение ее разума. Но это ничего не меняло. Если человеку кажется, что он испытывает ужасы кораблекрушения, хотя на самом деле он ходит по твердой земле и дышит свежим воздухом, его друзьям, наверное, лучше принять этот ужас так, как он его чувствует, и нести его бремя, чем объяснять, что никакого бремени на самом деле не существует. Да и никакие разумные уговоры не заменят действия. Правда, наваждение может заставить человека покинуть сферу любви, и вот тогда уже никакое сострадание не поможет.
Будь на месте Стенхоупа даже кто-нибудь поопытнее его, и тогда он не смог бы помочь, например, Уэнтворту, создавшему и взлелеявшему свое наваждение, свою иллюзорную идеальную женщину, своего суккуба, [21] гладившего ему руки. Ведь Уэнтворту нужна была вовсе не женщина, а только собственная гордыня, не сдерживаемая ничем. Здесь помочь не мог никто.
Смех, несерьезные пререкания окружали погруженного в душевную работу Стенхоупа. Вот кто-то подошел посоветоваться по поводу какой-то ерунды. Стенхоуп ответил самым обстоятельным образом. Ничто не могло отвлечь его, поскольку та, другая работа измеряется не временем, а волей. Он вернется к ней потом, когда все уйдут и оставят его одного. Впрочем, и одиночество теперь уже не играло такой роли. Ему удалось войти в душевный мир Паулины, и если бы теперь пришлось отложить задуманное – да хотя бы и на годы, результат все равно был бы достигнут. В обители Всевышнего нет ни до, ни после, есть только действие.
[21] Суккуб (от лат. succuba, наложница) – в средневековых легендах северо-западной метакультуры демоница, посещающая по ночам мужчин и вызывающая у них сладострастные сны. Часто описывается как молодая привлекательная женщина, однако имеющая когтистые стопы ног и, иногда, перепончатые крылья. В Японии аналог – кицунэ, лисица-оборотень, обладание которой доставляет неземное наслаждение.