Сосны. Последняя надежда
Шрифт:
– Кажется, ты неправильно понял Писание, – отозвался Итан. – Из рая изгнали вовсе не Бога, а совсем другого типа.
С этими словами он открыл ворота. Пилчер посмотрел на шерифа долгим пронзительным взглядом, а потом снова оглянулся на толпу. Наконец, он вышел из безопасной части долины на другую сторону ограждения, и ворота за ним закрылись. Вскоре колючая проволока возобновила свое защитное гудение.
Дэвид смотрел, как толпа уходит прочь и как тают в тумане огни фонариков и факелов. Он остался один в холодном темном лесу. Решив, что стоять на одном месте глупо, Пилчер в конце концов
Когда ноги у Пилчера устали, он сел, прислонившись спиной к сосновому стволу. Издали, с расстояния примерно мили, до него долетел вопль абера. Этому воплю ответил другой – он звучал намного ближе, – а потом еще один.
После этого Дэвид услышал удары лап о землю. Там, в темноте, кто-то бежал – прямо к нему…
Итан
Едва забрезжил рассвет, Итан выехал из комплекса на одном из «доджей» охраны. Сын сидел на пассажирском сиденье рядом с ним. Мимо них проносились сосны и валуны. Затем Бёрк выехал на главную дорогу, ведущую на юг от города, на крутом повороте свернул в лес и поехал вниз по склону, аккуратно петляя между деревьями. Когда они достигли ограждения, водитель свернул параллельно ему и поехал вдоль ограды, пока они не оказались у ворот. Там он заглушил двигатель, и гудение тока, бегущего по стальным кольцам колючей проволоки, стало слышно даже в машине.
– Как ты думаешь, мистер Пилчер уже мертв? – спросил Бен.
– Понятия не имею.
– Но, в конце концов, аберы съедят его, верно?
– Это уж наверняка.
Мальчик оглянулся сквозь заднее стекло кабины на кузов грузовика и промолвил:
– Я не понимаю, папа. Зачем мы это делаем?
– Потому что я никак не могу перестать думать об этом существе.
Теперь уже Итан неотрывно смотрел сквозь заднее окно. Самка-абер, до этого содержавшаяся в лаборатории комплекса, сидела теперь в плексигласовой клетке и смотрела наружу, на лес.
– Странно, – произнес он. – Теперь мир принадлежит им, но мы все же владеем кое-чем, чего у них нет.
– Чем? – заинтересовался его сын.
– Добротой. Состраданием. Это и значит быть человеком. По крайней мере, в лучшем смысле.
Бен, казалось, был в замешательстве.
– Думается мне, эта аберша не такая, как все, – продолжал Бёрк-старший.
– Что ты имеешь в виду?
– В ней есть разумность, кротость, которых я не видел в других монстрах. Ни в одном из них. Может быть, у нее есть родные, которых она хочет увидеть снова…
– Нам следовало пристрелить ее и сжечь вместе с остальными.
– И чего бы мы этим добились? На несколько минут утолили бы наш гнев? А если нам сделать совершенно противоположное? Почему бы не отослать ее обратно во внешний мир с вестью о тех, кто когда-то жил в этой долине? Я знаю, это безумие, но меня не оставляет мысль о том, что этот маленький акт доброты может отозваться подлинным резонансом.
Итан открыл дверь машины и ступил на лесную почву.
– Что ты хочешь этим сказать? – спросил Бен. – Что это может изменить всех аберов? Что, может быть, станет больше таких, как она?
Шериф
– Живые существа эволюционируют, – сказал он. – В самом начале человек был охотником и собирателем, общался с себе подобными при помощи ворчания и жестов. Но потом мы изобрели сельское хозяйство и речь и стали способны на доброту.
– Но это занимает тысячи лет. Мы все умрем задолго до того, как это случится.
Итан улыбнулся:
– Ты прав, сын. На это потребуется много, очень много времени.
Он повернулся к самке. Она мирно сидела в своей клетке – глаза ее были затуманены от успокоительных препаратов, которые по просьбе шерифа ввели ей лаборанты. Вытащив из кобуры свой «Пустынный орел», Бёрк влез в кузов, отпер замки клетки и на несколько дюймов приоткрыл дверцу. В глотке пленницы заклокотало нечто среднее между рычанием и мурлыканьем.
– Я не причиню тебе вреда, – сказал Итан, после чего медленно отступил прочь и вылез из кузова. Аберша уставилась на него. В следующее мгновение распахнула дверь клетки, толкнув ее длинной левой рукой, и выползла наружу.
– Что, если она что-нибудь сделает? – заволновался Бен. – А вдруг она бросится…
– Она не собирается нападать на нас. Она понимает наши намерения. – Его отец поймал взгляд монстра. – Ведь ты понимаешь?
Он пошел к ограждению, и самка медленно, неуклюжей походкой последовала за ним, держась в нескольких шагах позади.
У ворот Итан набрал код ручного отключения энергии и подождал, пока засовы ворот откроются. Ограждение умолкло, и шериф пнул створку ворот, приоткрывая ее.
– Иди, – обратился он к пленнице. – Теперь ты свободна.
Та, настороженно глядя на него, проковыляла мимо и протиснулась в щель – наружу, в свой мир.
– Папа, ты думаешь, мы когда-нибудь сможем жить с ними бок о бок? – с сомнением спросил Бёрк-младший.
Отойдя на десять футов, аберша оглянулась на Итана и склонила голову набок. Она смотрела на него несколько мгновений, и Бёрк мог бы поклясться, что это существо хотело что-то ему сказать. В глазах самки мерцали разум и понимание.
Не было произнесено ни слова, но внезапно шериф все понял.
– Да, – сказал он. – Именно так.
Затем он моргнул, и аберша исчезла…
Итан и Тереза сидели на одной из скамеек в парке и смотрели на Бена, стоящего посреди поля, задрав голову к небу. В паре сотен футов над ним в струях бриза купался воздушный змей. Мальчику понадобилось несколько попыток, чтобы поднять змея и вывести его из неподвижного воздуха вблизи поверхности земли, но зато теперь алая полоска трепетала в голубизне неба, поймав воздушный поток.
Было так славно сидеть и смотреть на ребенка с воздушным змеем… К тому же это было первое утро за много дней, а может быть, и недель, когда погода не казалась зимней.
– Итан, это безумие, – сказала Тереза.
– Если мы останемся в долине, – отозвался ее муж, – мы все умрем в ближайшие годы. Это даже не предположение, это будет совершенно точно. Так зачем ставить это на голосование?
– Ты должен позволить людям решать.
– А что, если они…
– Ты должен позволить людям решать.