Состоятельная женщина. Книга 1
Шрифт:
Хотя ее сердце билось с бешеной скоростью, а голова кружилась от слабости, ее железная решимость как следует отчитать Джеральда за его поведение ничуть не уменьшилась. Эммино присутствие, казалось ей, сможет придать ей еще больше храбрости.
– Хорошо, миссис Фарли. Я пойду вместе с вами! – отозвалась на эту просьбу Эмма, чувствуя безмерное облегчение, что ее сочли нужным пригласить на важную беседу. Если во время разговора начнется какая-нибудь неприятность, всегда можно будет сбегать за Мергатройдом, успокоила она себя. Пусть на кухне он и сущий тиран, но к миссис Фарли привязан и в случае
16
Вдвоем они прошли длинным полутемным коридором и стали медленно спускаться I по парадной лестнице, покрытой темно-красной пушистой ковровой дорожкой. Адель держалась за полированные дубовые перила, в то время как Эмма поддерживала ее под локоть с другой стороны. Пройдя один марш, Адель остановилась на центральной лестничной площадке, куда сходились две боковые винтовые лестницы: крепко ухватившись за резную стойку перил, чтобы не упасть, она несколько раз глубоко вздохнула, пытаясь собраться с силами.
Высоко над их головами искрился, подобно драгоценным камням, внушительных размеров витраж, отбрасывавший зловещие огненные отблески на белые стены по обеим сторонам лестницы – до нижнего холла. Эмма посмотрела вниз, и ее пронзила дрожь. Пустой холл выглядел мрачным, даже пугающим в призрачном голубовато-красном сиянии: темная мебель и гигантские пальмы в кадках казались ей сверху притаившимися фантастическими животными, замершими для прыжка. Снова чувство ужаса наполнило все ее существо, и Эмме, как это часто бывало, захотелось скрыться, убежав из этого подавлявшего ее дома, полного тайн и скрытого насилия.
„Не сходи с ума”, – твердо приказала она себе, еще крепче сжимая локоть Адели, чтобы, с одной стороны, успокоиться самой, а с другой – поддержать Адель.
Когда они наконец спустились в холл, хозяйка, быстро оглянувшись вокруг, тоже начала дрожать. Чтобы унять дрожь, она плотнее запахнула халат. Казалось, ей передался страх Эммы.
– До чего же здесь мрачновато и тоскливо. Пожалуйста, зажги газовый свет.
Быстро исполнив ее просьбу, Эмма поспешила за Аделью, которая, приняв величественный вид, уже вплывала в библиотеку – прямая спина, гордо поднятая голова, напряженный разворот плеч, лицо неподвижное, словно высечено из белого оникса. Стоя у шкафчика черного ореха, Мергатройд протирал хрустальные бокалы, готовясь к вечернему приему. В этот момент в комнату вошла Адель, сопровождаемая Эммой. Дворецкий быстро выпрямился и не без удивления поглядел на миссис Фарли, которая весьма редко появлялась внизу днем, если появлялась вообще.
– О, мадам, как приятно видеть вас в добром здравии. Чем могу служить, миссис Фарли? – с почтением обратился он к хозяйке.
– Благодарю вас, Мергатройд, мне ничего не надо, – ответила Адель, пытаясь изобразить на своем лице улыбку.
– У вас все в порядке, миссис Фарли? – спросил он, пристально глядя на нее.
– Конечно, конечно, – поспешно ответила Адель, проходя вглубь комнаты, по-прежнему в сопровождении Эммы. – Просто я хочу кое о чем поговорить с детьми, вот и все. Спасибо за внимание, Мергатройд.
– Всегда рад служить, мадам, – ответил тот. Чувствовалось, что дворецкого прямо-таки распирает от любопытства. С участливым видом он вертелся около Адели, придвинув
Адель повернулась к дворецкому.
– Если мне что-нибудь понадобится, я позвоню, Мергатройд. А сейчас вы свободны, – и она отпустила его легким кивком головы.
– Слушаюсь, мадам, – ответил дворецкий, склонившись в подобострастном поклоне. Прихватив салфетки, которыми он протирал бокалы, Мергатройд, пятясь, удалился. В дверях он бросил злобный взгляд на Эмму.
„И как эта девка вкралась в доверие госпожи и миссис Уэйнрайт? Уму непостижимо!” – завистливо пробормотал он себе под нос, плотно закрывая за собою дверь.
После его ухода Адель по-прежнему продолжала стоять, одной рукой держась за край каминной полки и сунув другую в карман халата – пальцы были так сильно сжаты, что ногти буквально впивались в ладонь, причиняя боль. О, как хотелось ей убежать к себе наверх, спрятаться в своих покоях, где за плотно закрытыми дверями никто не сможет ее потревожить. Только мысль об Эдвине принуждала ее оставаться здесь, чтобы лицом к лицу столкнуться с Джеральдом, этим злобным созданием, от которого можно было ждать все что угодно.
Наконец дверь отворилась – и в комнату вошел Джеральд, сопровождаемый Эдвином, следовавшим в некотором отдалении. Остановившись возле стола, за которым обычно сидел отец, он стал испуганно озираться вокруг, мелко дрожа от страха.
Джеральд прошагал до середины комнаты – казалось, его жирное тело вот-вот, как тесто, вывалится из плотно обтягивавшей живот куртки для верховой езды и готовых лопнуть коротких бриджей. Поднимаясь в библиотеку, он успел сообразить, что разговаривать лучше с матерью, чем с отцом. С этой вздорной и недалекой женщиной, по его мнению, справиться будет совсем нетрудно. Не то что с отцом.
„Ах ты, безмозглая сука!” – думал про себя Джеральд, лучезарно улыбаясь матери и останавливаясь прямо напротив нее.
– Пожалуйста, мама, извини, что я был столь непростительно груб, когда разговаривал с тобой, – произнес он заискивающим тоном с самым невинным выражением лица, какое бывало у него весьма редко. – Я сам знаю, что это недостойно. Мы оба были чересчур разгоряченные, из-за того все так и вышло. Но я совсем этого не хотел, и если чем-то тебя обидел, то прошу меня простить. Я от всей души надеюсь, дорогая мамочка...
Адель при словах сына пришла в явное замешательство: она готовилась услышать в словах Джеральда злость, оскорбления, даже новую вспышку дерзости. Словом, все что угодно, но только не раскаяние. Поэтому в первый момент она испытала и некоторое облегчение. И уже готова была внутренне расслабиться, когда интуиция подсказала ей, что этого делать не следует. Как бы низко ни ставил ее сын, Адель на самом деле была куда более проницательной, чем мог представить себе Джеральд. Она слишком хорошо знала, каков в действительности ее старший сын. Знала и по этой причине не доверяла ему. Кроме того, она отдавала себе отчет в том, что, подобно всем грубиянам, в глубине души он был отчаянным трусом.