Состоятельная женщина. Книга 2
Шрифт:
Сама Эмма взялась снабжать Фрэнка хорошими словарями и другими книгами по ее собственному выбору. Он должен изучить хорошую литературу: пьесы Шекспира, романы Диккенса, Троллопа и Теккерея, книги по истории и философии. Виктор Каллински неплохо разбирается, и он поможет ей выбрать самое подходящие книги для Фрэнка.
Фрэнк тоже получил причитающуюся ему порцию наставлений. Он должен прилежно учиться, читать каждый вечер и вообще использовать каждую свободную минуту для самообразования. Тете Лили было приказано проследить за этим.
– С твоей стороны не должно быть никакого отлынивания, Фрэнк, пока мы с Уинстоном будем работать на тебя, – самым строгим тоном предупредила его Эмма.
Но Фрэнк был слишком
Эмма, оставив Уинстону, Фрэнку и тете Лили свой адрес в Армли, конечно, не сообщила им всей правды о себе. Она объяснила им, что назвалась миссис Харт и выдумала себе мужа, служащего на флоте, просто для того, чтобы избавить себя от нежелательных и обременительных приставаний молодых людей, которые, в противном случае, могли стать слишком назойливыми. Уинстон улыбнулся, услыхав о такой хитроумной уловке. Он поздравил Эмму с ее умением защитить себя и сказал, что она стала очень практичной. Об Эдвине Эмма не обмолвилась ни единым словом.
Убедившись в том, что Уинстон успешно делает карьеру во флоте, что будущее Фрэнка пока как-то устроено, а Эдвина находится в безопасности в Райпоне, Эмма со спокойным сердцем могла приступить к реализации своего Плана, подгоняемая только собственным тщеславием. Она безотрывно и с неослабной энергией выполняла составленный ею самой график работы, не отвлекаясь ни на что постороннее. Она не замечала, как летели дни, не обращая внимания ни на что вокруг. Ничто из того, что могло занимать мысли обычной девушки ее возраста, не волновало ее.
Порой Эмма совершенно забывала о своих друзьях. Вначале Блэки надеялся, что Эмма сама не выдержит растущей тяжести взваленной ею на свои плечи ноши, и осторожно посоветовал Лауре не вмешиваться. Но время шло, а Эмма все продолжала свой тяжелый бесконечный труд, и они оба стали беспокоиться за нее. Особенно волновался Дэвид Каллински, который однажды вечером поймал Блэки в «Грязной утке».
Дэвид был взвинчен и без долгой преамбулы сразу приступил к тому делу, ради которого он встретился с Блэки.
– Эмма не желает меня слушать. Когда я разговаривал с ней последний раз, я сказал, что она ведет себя как неразумное дитя, что ей следует работать только в одном месте и оставлять уик-энд для отдыха. Я еще сказал что-то о необходимости соблюдать чувство меры во всем. И как ты думаешь, что она мне на это ответила?
Блэки покачал головой: его собственное беспокойство за Эмму вполне соответствовало всему, что сказал Дэвид.
– Даже не представляю себе, парень. В последнее время она говорит такие странные вещи, которые не укладываются ни в какие рамки.
– Она заявила мне буквально следующее: «Я считаю, что умеренность – сильно преувеличенная добродетель, особенно, когда речь идет о работе». Представляешь себе?
– О да, вполне, Дэвид. Эмма – очень упряма, и поэтому все, что ты рассказал, совершенно меня не удивляет. Я сам пытался поговорить с ней, но безрезультатно. Она просто ни на кого не обращает внимания, – пробормотал Блэки.
– Попытайся поговорить с ней еще раз, прошу тебя, – настаивал Дэвид. – Заставь ее отдохнуть в это воскресение. Я приеду в Армли, и мы сможем пойти в парк, погулять там и послушать оркестр. Блэки, обещай мне, что ты хотя бы попробуешь уговорить ее.
– Богом клянусь, я сам собирался это сделать, Дэвид. Я поговорю с ней по-настоящему строго. Я скажу ей, что она заставляет нас всех беспокоиться о ней. Держу пари, что мне надо будет придумать какую-нибудь хитрость. Я и сам собирался повести Эмму и Лауру в парк, и я сделаю это, даже если мне придется тащить ее туда за шиворот.
И вот в назначенное воскресение,
Он прошел через красивые чугунные ворота парка, украшенные городским гербом, и двинулся дальше по главной аллее с широкой проезжей частью для экипажей, которая привела его к фонтану, построенному в классическом стиле. Дэвид в непринужденной позе, заложив руки в карманы, постоял у фонтана, любуясь мощными струями воды, возносящимися высоко вверх и падающими каскадами обратно в фонтан, сияя тысячами брызг, блестевшими как крошечные бриллианты в солнечном свете. Заинтересовавшись конструкцией фонтана, Дэвид подошел к нему поближе и прочитал надпись на табличке, гласившую:
«Установлен Уильямом Готтом из Армли-Хаус в ознаменование шестидесятилетнего царствования Ее Величества королевы Виктории, 1837—1897». Готты были известной семьей очень богатых фабрикантов, которые установили немало скульптур в Лидсском Сити. «Когда я разбогатею, то буду делать пожертвования нуждающимся людям, – подумал про себя Дэвид, – это лучше, чем вкладывать деньги в статуи и фонтаны, которые, может быть и красивы, но совершенно бесполезны».
Он повернулся и прошел через сад, разбитый в итальянском стиле. Дорожки были усажены липами, вязами и тополями, дававшими тень в этот знойный день. Великолепные цветы украшали собой сад. Стилизованные цветочные клумбы утопали в веселой бело-розовой цветущей герани, темно-фиолетовых и ярко-желтых бархатистых анютиных глазках, белых, розовых и бледно-лиловых цветах высоких и стройных наперстянок. Видневшиеся в отдалении лужайки манили к себе сочной зеленью, расцвеченной кустами армерии, усыпанных белорозовыми цветами. Очаровательные мелкие настурции горели огнем среди холодной синевы ирисов. Сад окаймляли деревья и кустарники разных пород, по числу которых парк в Армли не знал себе равных среди других парков Лидса.
По дорожкам сада двигались няни в накрахмаленных форменных одеяниях, толкая перед собой детские коляски, гуляли семейные пары – дамы в нарядных платьях в сопровождении строго одетых мужей. Дэвид смешался с гуляющими, подумав про себя, какая идиллическая картина открывается здесь в этот чудесный летний день. Он радовался жизни и с оптимизмом смотрел в будущее, где ему предстояло столько узнать и совершить. Успех манил его, и он не меньше Эммы был уверен, что когда-нибудь его бизнес будет процветать. А почему, собственно, ему не быть уверенным в будущем? Ведь шел 1907 год, когда правление короля Эдуарда достигло своего расцвета и ничто не угрожало его популярности в народе. Шел год, когда под выдающимся и благосклонным управлением своего короля общество развлекалось, как только могло, люди охотились и плавали под парусом, веселились с утра и до вечера и так каждый день; год, когда аристократия славила Господа и не обращала внимания на суровые реалии войны или мира, когда позорное поражение в африканской войне было забыто, а в Европе воцарился прочный мир. Короче говоря, в 1907 году правящий класс жил в свое полное удовольствие, забыв про остальной бедный мир за пределами славной и непобедимой Англии. Каждого англичанина убаюкивало обманчивое чувство полной безопасности, и Дэвид Каллински был в их числе. Будущее обещало так много! В воздухе веяло переменами. Только к лучшему, а как же могло быть иначе! Все смотрели в будущее с надеждой.