Сотник (Часть 1-2)
Шрифт:
Потом надо как-то народ выманить на открытое место, под наши выстрелы. Ну, с этим относительно проще, слава богу, это мы в учебной усадьбе отрабатывали. Алексей, помнится, удивлялся, зачем нам освобождению заложников обучаться, но потом согласился, что лишним не будет. Правда, натренированы только опричники, но в доме-то с заложниками много народу сидеть и не должно.
Теперь прикинем распределение сил. Десяток Якова занимается дозорными в лесу. Опричники занимаются домом и заложниками. Остальные… в готовности
Блин, а кто князя-то с городненцами охранять останется? Эх, сколько ребят под Пинском потеряли! Уходило из Михайлова городка сто десять отроков, а сейчас осталось чуть больше шести десятков. Почти та самая половина! Не отвлекаться, сэр, переживать потом станете, а сейчас о деле думать надо.
Значит, придется урезать группы… блин, тришкин кафтан. Якову оставляем шестерых… Опричников… нет, их урезать нельзя. Значит, охранять пленных останутся полтора десятка.
Кого поставить старшим? Опять Роську? Обидится – в пинский порт не взяли, теперь тоже. Поставим Демьяна. Объясним, что князь слишком ценная добыча, кому попало не доверишь… Уговорим, в общем. Хорошо бы еще кого-то из взрослых оставить, чтобы пацаны не лопухнулись, хотя там же Илья будет, его на кривой козе хрен объедешь. Еще Антоху им оставим «для массовости». Тоже обидится, но вот уж на фиг! Нечего ему здесь делать – еще полезет не вовремя начальство грудью защищать».
Вот этот-то план Мишка и обкатывал с Егором, потихонечку сатанея от того, что десятник вроде бы и не приводил серьезных аргументов «против», но ни в какую не соглашался, постоянно демонстрируя какие-то смутные сомнения. Подмоги он почему-то не опасался, а сомневался в главной фазе операции, озвучивая самые мрачные варианты развития событий. То «перебьют всех заложников», то «затворятся в доме и начнут заложников по кускам выкидывать, пока не отпустим», то «да не знаем мы, что там внутри, дом-то здоровенный», и прочее в том же духе.
Мишкину мольбу «просто поверить», как это было с фальшивой грамотой для пинчан, Егор тоже отверг:
– Там, если бы и не получилось, то особого вреда не вышло бы, а здесь, если у тебя сорвется, так даже и думать неохота, что получится.
– Да уразумей ты, дядька Егор: если это для тебя непонятно и удивительно, то и для них то же самое. Удивить – значит победить!
– Все равно! – Егор набычился, словно собирался бодаться. – Не можем мы знать наверняка, как они себя поведут. Удивятся или там не удивятся… а вот возьмут и… Тьфу, чтоб тебя! Говорил я это уже, а тебе – что об стенку горох.
– Ну, хорошо, – Мишка предпринял последнюю попытку
– Да не обещал бы того, чего сделать не могу! – перешел десятник на повышенный тон. – Ты со мной переговорить, перед тем, как к князю переться, мог? Совсем уж завеличался? Думаешь, если у тебя все задуманное раньше получалось, так и дальше будет? – Мишке показалось, что Егор сейчас схватит его за грудки и как следует тряхнет. – А хрена не хочешь? Вот от такого величания люди и гибнут! Даже те, кто вроде бы и умные! И не только сами гибнут, а и людей своих губят! За теми, кто недавно десятником стал, пригляд нужен даже больше, чем за новиками, а ты… – Егор, вместо ожидаемой ругательной вставки хватанул ртом воздух, словно задыхался. – Боярич, в сотники заскочил… драть тебя кувыркать, вдоль и поперек, рожном, оглоблей, коромыслом и прялкой бабьей, во все дыры…
Егора, что называется, понесло, причем, серьезно – в обычной ратнинской ругательной тираде начали проскакивать морские термины, какие-то непонятные Мишке слова, и даже прорезался псковский говор…
«О, как его накрыло! Похоже, молодость пиратская наружу лезет».
Постепенно в речи бывшего «джентльмена удачи» начали появляться и осмысленные словосочетания: «что я Корнею скажу?», «детей малых угробишь, недоносок», «что возомнил о себе?»…
Мишка прямо-таки физически почувствовал, как лезет поднимающееся откуда-то изнутри бешенство, со скрежетом зубовным задавил его в себе (а так хотелось выпустить наружу!) и заорал в ответ:
– Да пошел ты на хрен! Не хочешь – обойдемся, сиди, пленных охраняй! Зассал, морской волк – грудь в волосах, жопа в ракушках? Так и говори…
– Что-о-о?! Да я тебя…
Мишка кувырком назад перешел из сидячего положения в стойку, уходя от протянутой к нему руки Егора.
– Антоха!
– Здесь, господин сотник!
– Опричникам: к бою! Поручикам: всем сюда! Только шевельнись, козлодуй! – последние слова Мишка, угрожающе покачивая кистенем, адресовал начавшему подниматься на ноги Егору. – Не успеешь…
– Михай… – появившийся неизвестно откуда Арсений осекся, уставившись на направленный ему в грудь самострел Антона.
Егор легко, словно играючись, ушел в перекат, разрывая дистанцию, но чей-то кнут захлестнул ему руку, дернул, а Роськин ломающий голос предупредил:
– Не убью, но обезножишь!
И все! Подступающее бешенство вдруг сменилось холодной решимостью, какой-то пронзительной ясностью и легкостью, как тогда, рядом с Аристархом, у дома Нинеи. Мишка единым взглядом охватил все: Антона, готового нажать на спуск, Арсения с растерянным (вот удивительно!) лицом, Роську, целящегося из самострела в ноги Егору; стоящего рядом с Роськой Дмитрия с кнутом в руке; набегающих опричников, которым Демьян жестом давал команду на окружение… Все, даже солнечные блики на оружии, паутинку на ветке куста, какие-то травинки, прилипшие к сапогу Дмитрия…