Сотник и басурманский царь
Шрифт:
Поповна вздохнула вслед сентиментальнейше, ручки полные на груди сложила да губку нижнюю куснула в лёгком раздражении. Ничего, потерпим, никуда Василий Дмитревич с крючка не сорвётся. Надо будет в следующий раз ещё более облегающее платье надеть…
Дед, герой не одной войны, как слово тревожное услышал, так и взыграло в нём ретивое! Клюку бросил, с места сорвался, галопом по улице побежал, только чувяки и мелькают! Так рванул, хрена лысого и на лошади догонишь!
– А ничё, бодрый исчё наш дедушка, – завистливо вздохнули внуки.
…Родители
– Свадьбу тоже хоть сегодня сыграем! Ежели только…
Да тут крик «сполох!» эхом донесло. Ваську в единый момент ровно корова языком слизнула, вот был, а вот уж и нет его. Скрипнула зубом Катя страшно, вздрогнули родители.
– …ежели только не опять, блин, война-а!!!
Война… И вот уже летят с площади, с общего сбора, казаки на верных конях за своим атаманом. Лица суровые, брови сдвинуты, на боку шашки позвякивают, все, как один, за отчизну любимую головы сложить готовы! Да только каждый знает: кровь казачья не водица, задаром не расплескаешь, просто так не прольёшь. Уж коли доведётся сойтись в сабельной рубке с врагом, то ещё не раз посмотрим, чья возьмёт.
Ну а в тех же краях, как раз на границе меж Россией и Басурманией, стоял себе невысокий, но очень богатый шатёр. И жила в том шатре натуральнейшая ведьма. В обоих смыслах ведьма – и по профессии, и характер стервозный до икоты. Бывают такие женщины, и ведь не сказать даже, чтоб редко…
Нашу звали Агата Саломейская. То ли от библейской героини фамилия пошла, то ли от корней её западенских, типа «сало имеющая», кто ж сейчас разберёт-то? Но собой, чисто внешне, дамочка была весьма соблазнительная – годков двадцати трёх – двадцати четырёх на вид, брюнетка жгучая, кудрявая, профиль орлиный, грудью обильна и очи огромные, карие, с ресницами длиннющими, так и пламенеют!
Вот стоит она в чёрном платье модельном, в сапогах на шпильках, пальцы с ногтями загнутыми все в перстнях магических, на груди в ложбинке интригующей зелёный медальон магическим светом переливается. Перед ней в шатре котёл медный объёма впечатляющего, и чегой-то в нём подозрительное булькает. Ведьма себе что-то под нос напевает грустное и поварёшкой в котле помешивает…
Не уходи, побудь со мною,Здесь так отрадно, так светло.Я поцелуями покроюУста и очи и чело.В сторонку отошла, руками эдакий жест разгребающий сделала, и в тот же миг показалась в котле картинка дивная – воочию видно лицо атаманское, за ним сотник, другие казаки, все куда-то скачут, шашками над головой крутят, коней нахлёстывают.
Усмехнулась Агата таинственно, видать, и ей интересно, что это за волшебная история закручивается и можно ли ей будет с того свою выгоду поиметь? Как вдруг принюхалась она, брови грозно сдвинула, рявкнула
– Так?! Отошли оба от котла! Оба, я сказала! И ты, толстый, и ты, тощий, тоже!
Щёлкнула она пальцами, озарился в единый миг шатёр синим светом, и оказались с другой стороны котла два чёрта. Один толстый и кудрявый, в руке вилку держит, в котёл ею целит. Другой тощий, с чернявой бородкою, у него миска деревянная. А морды у обоих счастливые, как у котов блудливых, что вот-вот хозяйскую сметану сопрут и ничего им за это не будет. Да только после заклинания ведьминого замерли без движения оба, как суслики замороженные…
– Вот ведь говорила тысячу раз: поймаю на кухне – утоплю в том же супе! И никакая невидимость вас не спасет! А это у тебя что?
На морде толстого чёрта замерла нервная улыбка, а в руке вилка серебряная, двузубая.
– Хряк! Ах ты, скотина кучерявая, я эту вилку уже неделю ищу! А он её спёр, оказывается… Отомри!
Толстый чёрт с испугу великого и шока аж на коленки брякнулся, двигательность обрёл, верещит, как кабан недорезанный, да что теперь, не отмажешься…
– А я всё думаю, откуда у меня взялась эта вилочка? Так она ваша?! Мадам, если б я знал! Это нелепая ошибка… Ну неужели вы могли подумать, что я… Я?!…мог у вас… украсть…
– Молчи, свинота! Всё, вон из моего шатра в своё вонючее болото!
– Смилуйтесь, мадам! – взмолился Хряк. – Только не в болото! У меня же юношеская травма, вы знаете… Там эти жуткие создания…
Ведьма Агата глаза от него отвернула, в зеркале своё отражение нашла, решила прядку растрепавшуюся на место зачесать. Хряк бедный и так и сяк рядом вертится, всеми силами надеется хоть как-то положение исправить…
– Взрослый обалдуй! До сих пор боится лягушек! И самому не смешно?
– Нет… это была детская травма, они на меня прыгали-и…
– Да знаю я, – раздражённо отмахнулась ведьма. – Уже миллион раз слышала, как твоя чёртова бабушка младенцем уронила тебя в болото и тебя там чуть не съели лягушки. Надоело! Пора взрослеть, беби. Развернулся и строевым шагом марш в трясину!
– Мадам!!!
– Всё, я сказала!
– Да я не про это… я… – В глазах хитрого чёрта появилось обожание, а в голосе придыхание восхищённое. – Я просто сражён вашей красотой! Какая причёска, какой стиль… Вы сменили имидж?
– Ну-у так, немного… А что?
– Ослепительно, просто ослепительно! Как вам идёт! И это восхитительное платье, так подчёркивающее благородство обтекающих линий!
– Чего обтекающих?!
– Я имел в виду, как оно оттеняет глубину ваших глаз!
– Ты находишь? – Агата задумчиво поправила корсет, взбивая груди повыше.
– Ну конечно, мадам! – продолжал извиваться Хряк. – Вы только посмотрите, какие у вас глаза! Это же просто чёрт его знает какие глаза! Две геенны огненные!
На последней фразе ведьма затормозила чуток, подумала, представила, но, видать, решила, что сравнение имеет место быть, а поэтическую вольность тоже ещё никто не отменял.