Сотник Лонгин

Арсеньев Василий

Спустя неделю хозяйка виллы, женщина в летах, но с моложавым печальным лицом, рыдая, прочла это письмо. Потом она вытерла слезы и велела служанке принести темное траурное платье…

***

Когда трибун первой когорты VI Железного легиона Гай Кассий Лонгин вернулся в казарму после своих ночных похождений, наместник римской провинции Сирия Публий Квинтилий Вар спал как убитый на шелковых постелях за узорчатым балдахином в спальне дворца Селевкидов. Слуги, осторожно ступая, прислушивались к мощному храпу, который доносился из приоткрытой двери.

Шесть часов спустя внезапно стало тихо, и раб с

кувшином в руках вошел в спальню, приветствуя своего господина. Квинтилий Вар потягивался, словно ленивый разжиревший кот. Это был еще не старый человек, правда, с обрюзгшим лицом и плешью на голове. Он нехотя сбросил с себя теплое одеяло, сунул ноги в заботливо подставленные сандалии, поднялся с роскошного золотого ложа, застеленного мягким пуховым матрасом, и подошел к умывальнице.

– Есть срочные дела? – спросил Вар у слуги, который поливал ему на руки. И тотчас привычно крякнул от удовольствия, ощутив бодрящее прикосновение ключевой воды к своему лицу.

– Прибыл человек из Иудеи с важным донесением, – сообщил слуга.

– Из Иудеи? Стало быть, можно не сбривать эту козлиную бородку? – усмехнулся Вар, глядя на себя в зеркало из сирийского стекла. – Моя тога готова?

– Да, мой господин. Каждая складка на своем месте. Не желаете ли прежде отобедать?

– Сначала – дела, потом баня, а после – все остальное, – весело улыбнулся Квинтилий Вар. Слуги осторожно принесли тогу и еще долго облачали в нее своего господина.

Наместник принимал посетителей в огромном парадном зале дворца, обрамленном колоннами коринфского ордера, с золотыми барельефами на стенах, прославляющими подвиги Александра Македонского, и с маленьким отделанным мрамором бассейном, в котором резвились золотые рыбки. Квинтилий Вар прошел по мозаичному полу и поднялся на возвышение, справа от которого на высоком помосте покоилось величественное мраморное изваяние Кесаря Августа. Наместник опустился в курульное кресло и подал знак рукой. Вскоре пред ним предстал человек, одетый в дорожную хламиду. Вар тотчас узнал в нем одного из царедворцев Ирода, – грека Птолемея, теперь состоявшего на службе у его старшего сына – Архелая.

Птолемей низко кланялся и приветствовал римского наместника. При этом он не скупился на льстивые слова:

– Да здравствует проконсул Сирии Публий Квинтилий Вар, достойный сын великого Рима! Да хранят тебя и твое семейство олимпийские боги. Да будет всегда милостив к тебе великий Кесарь!

– С чем пожаловал, Птолемей? Говори. У меня слишком мало времени, – нетерпеливо перебил его Квинтилий Вар, пряча улыбку под маской строгости.

– Великий игемон, меня послал к тебе Архелай, сын покойного царя. Ирод… Мир его праху!

– Мир его праху! – подхватил слова Птолемея Вар. – Великий был человек. Природный царь! Сочувствую горю иудейского народа. Архелаю передай мои соболезнования.

Птолемей мгновенно изобразил печаль на своем лице.

– Всенепременно, игемон, – вздохнул он. – Но теперь мой господин держит путь в величайший город на Земле, где живет на Палатине тот, славе которого завидуют сами боги.

– Так, что же тебя привело ко мне? – повысил голос Квинтилий Вар. И Птолемей, наконец, перешел к делу:

– Игемон, в канун праздника в Ерушалаиме были волнения, – сообщил

он. – Однако тебе не о чем беспокоиться. Этот жалкий мятеж уже подавлен. Уничтожены три тысячи бунтовщиков. Остальные рассеялись…

– Только лишь для того, чтобы сообщить мне об этом, послал тебя Архелай? – с сомнением проговорил Квинтилий Вар.

– Игемон, как всегда, догадлив, – улыбнулся Птолемей. – Мой господин выражает тебе свою обеспокоенность действиями прокуратора Сабина, который желает наложить пяту на Иродову казну. Вполне законное желание, к тому же подкрепленное надлежащими полномочиями. Однако иудеи – народ строптивый и могут все не так понять. Мой господин взывает к твоей безграничной мудрости, игемон. Появление прокуратора Сабина в Ерушалаиме сейчас чревато непредсказуемыми последствиями. Игемон, мой господин просит, чтобы ты отозвал его обратно, дабы не случилась беда…

Квинтилий Вар задумался. Он, конечно же, знал о поездке Сабина в Иудею, более того, сообщил о ней Кесарю. Сабин был послан в Иудею, чтобы арестовать богатства покойного царя. Но в свете последних событий миссия Сабина становилась взрывоопасной и грозила осложнениями, которые Вару вовсе не были нужны.

– Значит, мятеж в Ерушалаиме был подавлен? – переспросил Квинтилий Вар, вслух продолжая свои размышления.

– Игемон, в таких делах нельзя быть уверенным до конца, – небрежно выпалил Птолемей.

Квинтилий Вар, изменившись в лице, гневно возвысил голос:

– Так были схвачены зачинщики бунта?

Птолемей заметно побледнел и испуганно пролепетал:

– Они могут быть в числе убитых…

– Это не ответ, – пришел в ярость Квинтилий Вар. – Стало быть, вы ничего не знаете о зачинщиках бунта!

– Игемон… – дрожащим голосом попытался оправдаться царедворец Ирода. – Мы приняли неотложные меры. Бунт был поднят накануне праздника. У нас не было времени…

– Вы перебили столько народа, а главные бандиты сумели скрыться! – заорал наместник Сирии. – Кесарь будет очень недоволен вами…

В этот момент грек лишился не только своего льстивого красноречия, но, кажется, и самого дара речи. Он дрожал как осиновый лист, а его бледное лицо стало похоже на посмертную гипсовую маску.

– Позвать легата ко мне, – крикнул Квинтилий Вар, вскочил со своего места и твердой поступью прошел мимо оторопевшего Птолемея.

***

Поздним вечером того же дня во флигель Гая Кассия Лонгина постучали. В это время при свете масляной лампы трибун когорты читал «Энеиду» Вергилия:

Я же могуществу их не кладу ни предела, ни срока,

Дам им вечную власть. И упорная даже Юнона,

Страх пред которой гнетет и море, и землю, и небо,

Помыслы все обратит им на благо, со мною лелея

Римлян, мира владык, облаченное тогою племя.

Услышав стук, он убрал свиток и отворил дверь. На пороге стоял кентурион. Тот самый, который ночью вломился в дом Марка Лентула.

– Что случилось, Луций? – спросил Лонгин.

– Командир, – смущенно сказал он, – там вас какая-то женщина спрашивает.