Сотник Лонгин
Шрифт:
Поздно ночью при свете звезд он въехал в Рим через Капенские ворота. Спешившись, привязал коня своего у подножия Палатина и метнулся по ступеням высокой каменной лестницы наверх холма, а вскоре постучался в особняк Луция Кассия Лонгина. Все домочадцы к тому времени уже спали мирным сном, и позднему гостю пришлось подождать, пока выйдет придверник.
Рано на рассвете поднялся хозяин дома, и в атриуме слуги, пришедшие поприветствовать своего господина, сообщили ему о ночном посещении. Он велел позвать гостя и, когда тот появился, сразу признал в нем Пиндара, отпущенника брата
– Мой господин, – по привычке сказал вчерашний раб, – велел передать вам, что после сентябрьских календ он отправляется в Сирию.
– В Сирию? – удивился Луций Кассий. – Как так? Он же назначен наместником Киренаики!
– Не знаю, – отозвался Пиндар. – Он призывает вас последовать за ним.
– Это все, что тебе было поручено передать? – осведомился Луций Кассий.
– Да. Он добавил только: если вы пожелаете присоединиться к нему, это будет весьма опасное путешествие…
– Благодарю тебя, Пиндар, ты всегда верно служил брату моему, – задумчиво проговорил Луций Кассий. – Я распоряжусь, чтобы тебя накормили.
Либертин низко поклонился хозяину дома и удалился на кухню, где рабы-повара готовили завтрак.
В третьем часу дня (считая от рассвета) семья собралась в триклинии, и мужчины возлегли на ложа. Корнелия сидела подле мужа своего. Рабыня подала господам бобовую кашу, сдобренную оливковым маслом, и наполнила кубки вином, но в то утро никто к питию даже не притронулся.
– Ночью гонец прискакал из Брундизия, от брата моего Гая, – сообщил Луций-старший, не глядя на своего сына. Юноша просиял улыбкой и осведомился о здоровье дяди.
– Хвала богам, здоров мой брат, – чуть слышно пробурчал Луций-старший и надолго замолчал. Сын, заметив тень тревоги на лице отца, спросил:
– В чем дело? Что-то случилось?
– Гай отплывает в Сирию, – неохотно выговорил Луций-старший.
– Когда?
– Скоро, после сентябрьских календ. Уверен, он что-то задумал и хочет, чтобы я последовал за ним. Но, думаю, что это путешествие не сулит ничего доброго нам с тобою… Я, пожалуй, пошлю ему денег. Полагаю, ста тысяч будет достаточно.
Сын с недоумением уставился на отца и отрывисто проговорил:
– Но как же так? Если… дядя Гай зовет тебя, значит, это… ему нужна помощь. Деньги – хорошо, но этого мало.
– Мы ничего ему не должны, – мрачно возразил Луций-старший. – Он всегда отличался буйным, порывистым нравом. И тогда, когда в школе поколотил сына Суллы, и теперь, когда возглавил заговор против Кесаря. А за его необдуманные поступки приходится расплачиваться другим…
– Он поколотил сына Суллы в школе? Значит, он уже тогда, хоть и юн был, ненавидел тиранию! – восхищенно проговорил Луций-младший.
Корнелия и прежде не встревала в разговор мужчин, а теперь, когда вспомнили о ее родственнике, который прославился непомерной жестокостью, только вздохнула и потупила взор. После завтрака молодой Луций отыскал Пиндара и долго расспрашивал его о дяде; вдохновленный рассказом вчерашнего раба о разгроме парфян под Антиохией, он пришел в неописуемый восторг и тотчас, не раздумывая, объявил отцу о своем намерении «разделять
– Ты все хорошо взвесил?
– Да, отец. Моё решение неизменно. В войске, которое соберет в Сирии дядя Гай, меня будут обучать не грамматики и риторы, – будь они неладны! – а воины, победители парфян, перед которыми прежде не устоял даже Марк Красс.
– А ты подумал о молодой жене, о Корнелии ты подумал?
Вопрос отца смутил Луция на мгновенье, но он тотчас нашелся и отвечал, как ни в чем не бывало:
– Она остается в надежных руках. Позаботься о ней, отец.
Луций-старший внезапно расчувствовался и со слезами на глазах обнял сына. А Корнелия, слышавшая мужской разговор, скрылась в спальне и, рыдая, бросилась на постель…
***
Римское общество снова, как во времена Помпея, раскололось пополам. В борьбе за власть юный Октавиан бросил вызов Марку Антонию, которого сенат, по наущению Цицерона, объявил врагом Отечества. Антоний потерпел поражение в битве при Мутине. И бежал за Альпы, где соединился с войском под командою Лепида,– тогда, снова поднявшись на ноги и выпрямившись во весь рост, Антоний перевалил через горы и повел на Италию семнадцать легионов пехоты и десять тысяч конницы. Октавиан, обязанный консульской властью всецело Цицерону, – при первом удобном случае предал своего покровителя и втайне начал искать примирения с его заклятым врагом. Они встретились близ Бононии, на севере Италии.
Вчерашних противников теперь разделяла лишь водная гладь широкой реки, посреди которой лежал лесистый остров. На нем был возведен шатер для переговоров. Первыми на остров по перекинутому мосту ступили люди Лепида и, всё осмотрев, подали знак своему командиру, – дескать, опасности нет.
Октавиан, который привел из-под стен Рима пять легионов, теперь сменил военный плащ на гражданскую тогу и встречал гостей на пороге шатра, словно радушный хозяин. Антоний, войдя в шатер, увидел три обеденных ложа из слоновой кости, расставленных вкруг стола с искусно выточенными ножками, изображающими козлоногих сатиров. Стол ломился от серебряных блюд с яствами и золоченых дорогой чеканки кубков для вина.
– Прошу вас, господа, – вежливо, сияя улыбкой, проговорил рыжеволосый юноша в тоге, кивком головы приглашая гостей к столу.
– Сначала обсудим наши дела, – резко отозвался Антоний, глядя с недоверием на угощения.
– Я подумал, что прежде чем приступить к переговорам, не мешало бы нам подкрепиться, – скривил губы в насмешливой улыбке Октавиан. – Впрочем, это может и подождать… Но, с вашего позволения, я все-таки выпью, – с этими словами он опустился на ложе, – в отсутствие рабов, сам наполнил свой кубок и пил вино, как истинный гурман, небольшими глотками, не переставая расхваливать его. – Нельзя устоять перед этим божественным напитком! Это вино слаще нектара, который пьют на Олимпе! Виноград, из которого его сделали, выращен на Юлиевом холме…