Сотник
Шрифт:
– Если не ошибаюсь, в крепости эсты есть и чудь.
– Изменники подлые, псы шелудивые!
– Изменники на деньги падки. А ежели подкупить их, чтобы ворота ночью открыли, как бояре во Пскове?
– Для десятника ты слишком сведущ и умен. – Князь пытливо уставился Алексею в глаза. – Онуфрий мне сказал – ты десятником у Евпатия был?
– Правда.
– А до боярина Коловрата где служил?
– В Византии.
– О! Я нечто подобное подозревать стал. И думаю – не сотником ли?
– Промашка, князь, вышла. Прости.
Алексей задумался – говорить
Князь в нетерпении пристукнул по подлокотнику деревянного кресла кончиками пальцев:
– Как смеешь темнить?
Будь что будет!
– Трибуном, князь.
Князь оторопел. Он предполагал, что Алексей даже и не сотником мог быть – но трибуном? В подчинении у него силы воинской в десять раз больше было, чем у князя сейчас.
Однако князь быстро взял себя в руки и шумно сглотнул:
– И за что тебя…
Алексей на секунду замешкался. Не скажешь ведь, что это было давно, восемь веков назад.
– Смелее! – ободрил его князь. – Повинную голову меч не сечет. Казну воинскую разворовал?
– Свят-свят-свят! – Алексей перекрестился.
– Битву проиграл?
– Если бы!
– Ну что ты кота за хвост тянешь?
– Константинополь, князь, как сборище ядовитых пауков – хитрость, ложь, коварство. Я, рус, для них варвар, мечом наверх выбился. Завистников много было.
– Знакомо мне. – Князь аж подпрыгнул в кресле. – Продолжай, интересно очень.
– Полюбил дочь одного патриция, да сильно, аж невмочь, дело молодое. Отец ее узнал, к кесарю он близок был. Наемных убийц подослали, только отбился я. Подумал – одно покушение пережил, так ведь повара подкупят, он яду в еду подсыплет – там это запросто. Сбежал на родину, на Рязанщину.
– Ох, непростой ты человек! Я ведь тебя еще тогда приметил, при первой встрече, когда Онуфрий тебя к десятнику представлял – глаза у тебя смышленые.
– Какие есть…
– Только подозрение у меня.
– Правду ли сказал?
– Не подослан ли? Сомневаешься?
– Да кем же? – Алексей уже проклинал себя за откровенность.
– Да епископами католическими. У папы римского хитрости и коварства не меньше, чем у кесаря и его окружения.
Князь задумался, а у Алексея по спине холодный пот потек.
Князь, как бы про себя, едва слышно, сказал:
– Кату тебя отдать? Огнем пятки прижечь?
– Княже, в чем моя вина? Всю правду сказал, как есть. Служил тебе честно, а в награду – огонь! Кабы иезуитом был или схизматиком, молчал бы. А еще лучше, стоял бы на своем – десятником у Евпатия.
– Верно, не сходится, себя оговаривать не станешь. Но впредь язык за зубами держи. Еще кому-нибудь говорил?
– Ты первый и последний, князь.
– То-то! Ладно, ступай. Да служи мне и Новгороду честно. А там, после Копорья, посмотрим, что с тобой делать.
Алексей откланялся и вышел. За дверью перевел дыхание. Воистину язык мой – враг мой. Князь молод, амбициозен, и присутствие в его войске бывшего трибуна может ему не понравиться. Кто из начальства любит,
Наступило лето. Людям теплые одежды носить не надо, лошадям попоны не нужны. И с кормом для лошадей проще – травы взошли высокие.
Дружина к походу приготовилась: мяса вяленого запасли, окороков копченых, круп. Овощи свежие пошли – редиска, лук, репа.
Князь объявил о походе на Копорье, дав на сборы три дня. О выходе знали давно, Копорье было всем как заноза, как больной зуб.
Пару дней приводили в порядок все, что только можно, и после молебна на третий день утром вышли. За княжеской дружиной шли новгородские пешцы – ополченцы, добровольно примкнувшие к войску, за ними – длинный обоз. На подводах везли запасы продовольствия, запас стрел, наконечников для копий, щиты.
Путь был долог и длинен: двести пятьдесят верст, да с обозом, да по грунтовкам, да через реки, где зачастую мостов не было, а броды приходилось искать – прошли за две недели.
По пути к новгородцам присоединились воины и ополченцы из Карелы, Ижоры, Ладоги. Народ чувствовал исходящую от ливонцев угрозу их жизни, вере православной, семье. Никто не хотел оставаться в стороне, понимая, что в единстве сила и поодиночке врага не разбить.
Копорье встретило их сильным ветром. Пахло близким морем.
Князь благоразумно не двинул войска на крепость, а укрыл в лесу. Зато дозоры, ближние и дальние, во все стороны разослал. Ближние имели задачу перехватывать обозы, везущие продовольствие в крепость, и уничтожать их, а лучше брать в плен кнехтов из чуди или эстов.
Кнехты, получив жалованье, шли в деревню, на постоялый двор – пивом себя побаловать да девок потискать. Кроме того, ливонцы патрули по дорогам посылали – не видать ли где русских?
Дальние дозоры должны были предупредить о появлении крупных отрядов ливонцев, дабы они не нанесли русским крупный удар в тыл.
Десяток Алексея был назначен наравне с другими в ближний дозор, где каждый десятник волен был выбирать место и способ действия.
Алексей решил ехать по лесу на конях, оставить их там на опушке, под охраной дружинника, а остальным – без копий и щитов – скрытно подобраться к дороге, ведущей из крепости в деревню. Дорога из крепости не просматривалась, вилась вниз, после первого поворота скрывалась за кустами и деревьями, и, таким образом, место для засады было выбрано идеально.
Подъехали к опушке, дальше – открытый участок. Отсюда видна угловая башня, и понятно, что там должен быть караульный. Его не видно, оконца-бойницы маленькие, но Алексей понимал, что караульный просто обязан быть там. Ливонцы – народ пунктуальный, за службу спрашивают ревностно и спать кнехтам на посту не дадут.