Сотрудник ЧК (с илл.)
Шрифт:
Привели повара. Неповоротливый, болезненно тучный, он мелко семенил ногами и, как улитка, втягивал голову в плечи при каждом окрике.
Его поставили перед Воронько.
— Рассказывай, кок, воровал мясо или не воровал? — приказал тот.
Повар заплакал. Дрожа обвислыми щеками, он стал клясться, что за тридцать лет работы не взял казенного ни на полушку, что мясо уварилось, что у него жена — старуха, а дочка на сносях от красного командира…
— Не заставьте безвинно пострадать, голубчики! — задыхаясь,
— Знаем вашу честность! — крикнул рыжий.
Но его никто не поддержал. Раненые уже успокоились, и вид жалкого, плачущего старика подействовал на всех угнетающе.
— Отвечай, кок, — сказал Воронько, дергая себя за ус, — сколько бывает уварка?
— По-разному, голубчик, — всхлипнул повар. — Какое мясо… Другой раз и треть от всего может уйти.
Кругом зашумели.
— Ша, громодяне! — повысил голос Воронько. — Надо проверить, брешет он или нет. Свежее мясо есть еще, кок?
— В подвале, к ужину осталось.
— Давайте его сюда!
Когда мясо вытащили наверх, Воронько сказал повару:
— Режь ровно три фунта. Но, смотри, тютелька в тютельку.
Все придирчиво следили, как повар взвешивал отрубленный от тушки сочный кусок филея.
— Ставь чугунок на огонь! — распорядился Воронько. — Сейчас, товарищи, сварим этот кусок и посмотрим, сколько останется, а там решим — виноват старик или нет.
Кто-то недовольно протянул:
— До-олгая история!
Человека расстрелять, известно, быстрей, — нахмурился Воронько. — Ничего, подождешь!
— Правильно! — заговорили раненые. — Это он дельно придумал!
…Мясо варилось больше часу, и все это время члены «комиссии» и раненые, не отрываясь, следили за кипящим чугунком. По кухне растекался пар. Запахло жирным мясным бульоном. И послышались голоса:
— Ох, и жрать охота! Без обеда ведь сидим!
— Кабы не затевали бузу, давно были бы сыты!
Сварившееся мясо взвесили. В нем не хватало одного фунта и трех золотников!
Арифметикой занимались все. Имевшиеся у Воронько и Алексея карандаши разломали на шесть огрызков, каждому члену «комиссии» Воронько выдал по листу бумаги из тетради.
Когда все подсчитали, оказалось, что на общее количество мяса, предназначенного на обед уварка в двадцать четыре фунта была еще невелика, могло увариться больше.
— Ну? — спросил Воронько. — Что вы скажете, товарищи громодяне?
Члены «комиссии» переглядывались, чесали затылки.
— Кого же теперь будем судить? — продолжал Воронько. — Или, может быть, все-таки расстреляем старика? Что нам стоит?
— Ты не шуткуй! — сконфуженно пробурчал чернявый красноармеец, разглядывая исчирканную неуклюжими расчетами бумажку. — Всякое могло быть…
— Оно и видно, что всякое! — издевался Воронько. — Если черепушка не срабатывает, всего дождешься! Перебили бы людей, а после
— Братцы! — испуганно забормотал тот. — Ошибочка вышла!
Воронько сгреб его за рубаху.
— Я б за такие ошибки стрелял на месте! — свирепо раздувая усы, прогудел он.
— Почем же я знал! — оправдывался красноармеец. — Да я в жисть столько мяса не варил! Кто ж его, чертяку, ведал, что оно такое уваристое!
— А что, — обратился Воронько к раненым, — может, научим его кухарить, чтоб в другой раз не ошибался? Запихнем в чугунок и посмотрим, сколько от него останется?
Грянул хохот:
— Ото, сказал!
— Ай да чекист!
— Отпусти его: он костлявый—навару не будет! Смеялись все — и члены «комиссии», и раненые, и чекисты, — смеялись весело, от души, охваченные одним чувством радостного облегчения. Повара хлопали по круглым плечам, и он тоже улыбался, вытирая фартуком дряблое лицо, к которому вернулся его естественный багровый оттенок.
Вспомнили о других арестованных. Толпа повалила к подвалу. Врачей торжественно извлекли на свет и, — растерянных, ничего не понимающих, — обступив со всех сторон, повели через двор в здание госпиталя…
— Пошли, Михалев, — сказал Воронько, взглянув на карманные часы, — сколько времени потратили!
Возле ворот их догнал рыжий казачок:
— Эй, постойте!
— Чего тебе?
Рыжий подошел и, виновато заглядывая в глаза, попросил:
— Ты прости, брат, сбрехнул тогда не подумавши…
— Иди уж, голова! — сказал Воронько благодушно. — За глупость только и прощаю… Я ведь сразу сообразил, что повар не виноват, — говорил он, когда вышли за ворота. — Сам когда-то в подручных состоял у корабельного кока, разбираюсь.
Алексей улыбался. На душе у него было празднично, а отчего, он и сам не мог бы объяснить. Никого они не изобличили, никого не арестовали, не раскрыли никакого заговора… Но все-таки то, что они сделали, было настоящим чекистским делом, и человек, шагавший рядом с ним, был хорошим, настоящим человеком…
Днем одиннадцатого июля Брокман укатил на автомобиле в Николаев в губчека. На следующее утро он вернулся, вызвал к себе всех сотрудников отдела по военным делам и шпионажу и приказал доложить обстановку.
Докладывал Величко.
За сутки, что Брокман отсутствовал, произошло одно чрезвычайное событие, в котором снова был замешан начальник авиационного отряда Филиппов.
Летчики получили приказ разведать и засечь огневые точки противника, так как, по имевшимся сведениям, белые получили подкрепление. Выполнить приказ по ряду причин можно было только во время артиллерийской перестрелки.