Сотворение брони
Шрифт:
– Может быть, Верочка, постараюсь, Верочка, - обещал Михаил Ильич, а сам, уставясь раскрытыми глазами в темноту, размышлял: о том, что от темы дипломного проекта «Шасси автомобиля», которую вынужден был взять, надо решительно отказаться, пока она не затянула, пока еще не поздно; что немедля надо пойти на опытный завод, к Гинзбургу, попросить у него тему, связанную с новым танком, со сто одиннадцатым, - вот здорово было бы!
Надежда была слабенькой, как едва слышное сопение дочурок. «Если бы речь шла о модели, схожей с прежними, еще можно как-то надеяться. А
И все же на следующее утро Михаил Ильич явился к Гинзбургу.
То была скорее рабочая комната для конструкторов, чем кабинет руководителя КБ. Два простых стола, две чертежные доски. У стен - железный сейф, книжные стеллажи, шкаф, набитый папками из темно-серого картона. Михаил Ильич, старший группы студентов в дни практики, заглядывал сюда чаще, чем другие, приходил к Гинзбургу с вопросами, которыми не обязательно было заниматься начальнику КБ, - а он ими занимался, не отмахивался. И эта доброжелательность Гинзбурга помогла сейчас Кошкину перебороть скованность, заговорить о том, на что почти не надеялся.
Гинзбург слушал внимательно, терпеливо, и Михаил Ильич спохватился, лишь когда увидел, что с момента, как он вошел, минутная стрелка ходиков обежала полкруга.
– Простите, Семен Александрович, заговорился.
– Ничего-ничего, ваши доводы логичны: молодые конструкторы в такой группе действительно были бы не лишними, но, к сожалению, штаты ее крайне ограничены и нет у нас возможности ее расширить.
– Конечно… но… Если что-то параллельно… - Голос Кошкина от волнения сел, фразы вырывались какие-то усеченные.
– Не для производства - для дипломной работы… Хочу почувствовать этот танк. Пожалуйста, Семен Александрович, прошу вас…
Что повлияло - упорство ли студента или сметливость и хватка Кошкина, отмечавшаяся всеми в месяцы практики на заводе, четкость и быстрота, с которой он справлялся с самыми сложными заданиями в цехах?…
Семен Александрович подошел к сейфу, вынул трубку ватмана и, возвратившись к столу, развернул его перед Кошкиным:
– Эскиз агрегата «Г», его поручили старому конструктору. Могу предложить сделать свой вариант. Пусть это будет ваш дипломный проект.
2
Конструкторов, не вошедших в группу сто одиннадцатого, обидело решение Гинзбурга, и, как только из командировки приехал его заместитель Галактионов, посыпались жалобы.
Поздним вечером, когда они остались вдвоем в КБ, Галактионов заговорил о ропоте и обидах:
– От кого угодно мог ожидать такой несправедливости, но не от тебя, Семен. Золотых ребят оставил за бортом, втиснул в группу неоперившегося студента. Не собираешься ли еще передать Кошкину руководство проектированием?!
– Не кипятись, выслушай.
– Простительно, если взял
– А ты забыл, что древние греки называли период сорокалетия «акме» - годами расцвета? Иван Михайлович Губкин получил диплом инженера в сорок лет, но это не помешало ему стать академиком.
– Губкин гениален!
– Вот мы с тобой - обыкновенные смертные и тоже подкатываем к возрастному пределу. И все же на свалку нас выбрасывать как будто не собираются.
Галактионова оскорбило сравнение.
– Мы занялись танками чуть ли не первые в Союзе. Скинь эти восемь лет - и ты заметишь, что наши ячейки памяти были тогда свободны от мусора устаревших подходов, традиций и привычек.
– Как знать, может быть, ячейки Кошкина находятся тоже в первозданном виде.
– Набиты философией, экономикой, политикой. Шпарит у себя в институте доклады о международном положении! Вряд ли для конструкторской. мысли остается место.
– У меня есть друг Максим Галактионов… Когда он измотан работой на заводе до последней степени, то до рассвета глотает Льва Толстого. Куда только глыбы толстовские вмещаются, если клетки мозга лопаются у того Максима от расчетов? Примолк… Не потому ли, что сам на себе испытал этот феномен: Толстой, Бальзак, Уэллс расширяют ячейки памяти, делают их эластичнее, что ли? Нет, не стоит беспокоиться из-за возраста Кошкина и его эрудиции.
– Но ты же знаешь, - пустил Галактионов в ход последний козырь, - Форд увольняет конструкторов после сорока - сорока пяти лет, даже незаурядных. Не дурак же он! Мы с тобой успели кое-что сделать в танкостроении, а что Кошкин успеет до предельного возраста?
– О-о, сколько еще сделает, и не только до фордовского предела! Знаешь, что Серго Орджоникидзе ответил одному мудрецу, который спел ему такую же песню? Что большевики раскрыли секрет молодости, никому больше не ведомый.
– Какой еще секрет?
– И простой, и сложный: не хотят, не могут, не имеют права творчески стареть - и не стареют, вот какая диалектика!
Галактионов усмехнулся:
– Авторитетами загнать в угол хочешь? Я против Кошкина ничего не имею - человек он, наверно, стоящий. И то, что по решению ЦК выпускники политехнического будут посланы к нам, - прекрасно. Но надо дать им созреть. А вы с директором ошарашили всех, включив Кошкина в группу сто одиннадцатого. Ты знаешь, что в КБ об этом говорят?
– Догадываюсь.
– Не думаю.
– Говорят, что Гинзбургу, видать, важен партийный билет, а не опыт.
– И посолонее…
– Что Кошкин ничего путного для машины не делает, иначе главный не прятал бы его от коллектива. Так?
– Вот тут, Семен, ты в самое «яблочко» попал. Кажется, и от меня этого уникума прячешь.
– Зайди, пожалуйста, в механический.
– Ты завел третью смену?
– Полуночник объявился, потерял счет времени. Посмотришь, а потом я готов слушать тебя хоть до утра.