Сотворение мира за счет ограничения пространства, занимаемого Богом
Шрифт:
Путешествие закончилось. Удовлетворенный и обессиленный, Геверл уткнулся головой в поясницу Лотры. Секунду-другую он приходил в себя, а затем приподнял голову и взглянул сбоку на Лотрино лицо. Ее опущенная, как у скотины, везущей груз, голова, разинутый рот и обнажившиеся зубы вызвали у него еще большее отвращение, чем раньше. Все, сказал себе Геверл, у меня больше нет времени, я срочно должен поспать. И решительно слез с дивана.
Лотра продолжала стоять на четвереньках с опущенной головой и вытянутой вперед рукой. Не говоря ни слова, Геверл вытерся краем покрывала, расстеленного на диване, склонился над Лотрой, чмокнул ее в затылок и сказал:
— Приду завтра.
Он сказал это только для того,
Он склонился над столиком, стоявшим возле дивана, доел свой кусок торта, отрезал себе еще один и, жуя, неторопливо направился к выходу.
Когда он вышел из подъезда на улицу, ему вдруг пришло в голову, что Лотра все-таки обнаружила содеянное им и собирается сбросить на него горшок с цветами, чтобы размозжить ему голову. Он прикрыл голову руками и в страхе посмотрел на окно Лотры. Но нет. Ничего такого не случилось. Свет в квартире Лотры не горел. Ни в окне, ни на балконе никого видно не было. Из дома не доносилось ни звука.
Глупые коровы, подумал Геверл. Небось до сих пор так и валяются. Одна в своей кроватке, другая — на диване. Первая купается в его моче, вторая — в его сперме. И обе, дурынды, мечтают о счастливом будущем.
Он ускорил шаг, а затем почти побежал. От такой женщины, как Лотра, лучше держаться подальше. Да и от второй, пожалуй, тоже.
Лотра между тем пребывала в том же положении, в каком оставил ее Геверл. Голая и жалкая, она стояла на карачках с вытянутой вперед рукой. Постояв так еще какое-то время, она рухнула на диван, уткнулась лицом в ладони и заплакала. Ну как тут, скажите, не заплакать? Пришел, разбередил ей душу, перевернул, вставил, вынул и ушел. Горькие слезы обиды буквально душили ее. Боже, как этот вечер был похож на многие другие вечера в ее жизни!
Лотра плакала, и в темноте комнаты ее голова и ноги сливались с подушками на диване. Только в нижней части ее спины торчала, как вечный памятник, огромная гора ягодиц. К горам и холмам, уже существующим на Земле и в вечном удивлении тянущимся к звездам, добавилась еще одна гора, по имени Лотра. Если именно сейчас Бог взирает сверху на нашу Землю, то к чему, интересно, приковано его внимание? Прислушивается ли он к рыданиям Лотры, оплакивающей свою жизнь, или, может быть, смотрит сквозь щелку в облаке на красующуюся прямо перед ним жирную задницу, с разверстой в ее центре маленькой, вонючей, смеющейся дырочкой?..
Тем временем Геверл шел по улице по направлению к своему дому. Шел и торжествовал. И вдруг ощущение забавного приключения куда-то испарилось, а во рту появился неприятный привкус. Геверл почувствовал внезапную усталость. Почему-то он больше не ощущал себя повелителем. Вместо этого он стал думать о несчастной Лотре, с готовностью предоставившей в его распоряжение свои ягодицы и лежащей сейчас, как корова, с опущенной головой, в ожидании счастья, которое все никак не приходит и не
Чем дальше уходил Геверл от дома Лотры, тем сильнее ему казалось, что сделал это не он, а кто-то другой. Он все меньше и меньше понимал смысл содеянного и все больше удивлялся тому, что совершил. Геверла передергивало от стыда, словно его тело пыталось стряхнуть с себя воспоминание о случившемся. Но воспоминание, увы, не стряхивалось.
Придя домой, он помочился, чтобы не образовалась пробка, поел шоколада, чтобы успокоиться, и лег в постель. Какое-то время он лежал в темноте и размышлял о своей участи и вдруг почувствовал, что у него перехватывает горло и щиплет в глазах. Две слезинки жалости к самому себе вытекли из глаз. Что побуждает его совершать такие странные, бессмысленные поступки? Разве не являет он собой символ абсурдности человеческого существования? Не только Лотра, но и он умеет оплакивать свою пропащую жизнь, проходящую так бессмысленно и некрасиво. Он тоже, да-да, и он тоже заслужил немножко любви.
Какое-то время Геверл еще лежал и размышлял о своем идиотском поступке, но уже не так, как раньше, не всерьез, а, скорее, по инерции. Спросил себя раз десять: «Зачем? Зачем? Зачем?» — и перестал.
Нет, а что тут, собственно, такого, вдруг подумал он, перейдя в контратаку. Что это вообще за странная потребность такая — все объяснять? Разве в этом мире все уже до конца объяснено? Разве ученые разгадали тайну возникновения жизни? Или, скажем, тайну сотворения мира? Или, может быть, кто-нибудь проник в тайну искусства? Ну так пусть на Земле будет еще одна неразгаданная тайна.
Эта внезапно пришедшая в голову мысль наполнила душу Геверла гордостью. Мало того что он совершил такой странный поступок, вдобавок ко всему у него теперь тоже есть тайна, которая ничем не хуже других мировых загадок. «Да, — не без удовлетворения подытожил он в конце концов. — Воистину непостижима душа человеческая». И погрузился в сон.
Из цикла «Размышления»
Существует мнение, что Бог, некогда заполнявший своей бесконечной субстанцией пространство Вселенной до такой степени, что в ней не оставалось ни единой пустой щелочки и трещинки, в один прекрасный момент вынужден был потесниться и съежиться, чтобы освободить место для мира, который он собирался сотворить.