Сотворение мира за счет ограничения пространства, занимаемого Богом

Левин Ханох

Проходит полчаса напряженных усилий, перемежающихся с усыпляющими паузами, а результаты крайне скудные, крошечные и невдохновляющие. Сухое шуршание газеты усугубляется вонью нужника, и бумажный труп становится для измученного могильщика непосильной ношей. Надоело! Жена у него — некрасивая и тоже, как и он, стареет. Желудок работает плохо. Слабый желтоватый свет лампочки раздражает глаза. Ему хочется убежать от этой жизни, пропасть, исчезнуть. Но сначала надо закончить цепочку глупых повседневных действий в нужнике. В результате необходимость побеждает, и человек, помимо своей воли, вынужден оказывать жизни посильное содействие.

Хор всех жизненных сил и желаний могильщика негромко затягивает ободряющую песню. Через маленькое окошко в стене могильщик выбрасывает пожелтевший труп газеты на прилегающую к нужнику лоджию, и газета падает на пол. Там, на грязном полу, ей и суждено остаться навсегда. Там она пожелтеет еще больше, покроется пылью и скукожится. Таков печальный конец колоссальных усилий целой когорты редакторов, журналистов, печатников, одним словом, большого коллектива людей, которые не задумываются над возвышенными

философскими проблемами, связанными со смыслом и ценностью их деятельности, не расстраиваются из-за гибели одного из номеров газеты, вроде того, что могильщик только что выбросил, и продолжают как ни в чем не бывало трудиться над завтрашним номером.

Таковы вкратце три типичных картины, которые доводится видеть могильщику. В этом он похож на всех прочих людей. Но нас не интересуют сейчас картины, типичные для всех. Нас интересует только то, что характерно именно для могильщика. На этом мы здесь и сосредоточимся.

Вопрос: что видит могильщик, стоя в могиле? Ответ: разумеется, икры вдовы.

Остановимся сначала на первом аспекте этой картины. Когда могильщик протягивает руки, чтобы принять завернутого в саван покойника, и прикидывает, какое усилие придется затратить мускулам его рук, чтобы удержать труп, глазам могильщика приходится посмотреть наверх. И тут… Тут он видит ноги вдовы, стоящей у края ямы. Точнее, ее щиколотки. Иногда, если повезет и дунет ветер, удается увидеть часть икр или коленки. В очень же редких случаях особого везения — и бедра.

Икры у вдовы очень белые, даже если дело происходит летом. В последние месяцы ее муж долго и мучительно умирал в больнице, и она не ходила на пляж купаться и загорать. Хотя, в принципе, почему бы и нет? Ведь она любит, когда ее волосы впитывают солнечные лучи, насыщаются энергией и приобретают здоровый каштановый цвет. Она любит окунуться в освежающую морскую воду, а затем стоять на берегу и чувствовать, как легкий бриз, словно полотенце, высушивает ее тело. Женщины, катающиеся по траве, гуляющие на ветру, плещущиеся в воде или лежащие на солнце, по сути, используют силы природы для обтирания или массажа. Когда мы видим женщину, радостно бросающуюся навстречу возвратившемуся издалека усталому мужу, дабы упасть в его объятья, мы знаем, что в действительности она хочет только одного: чтобы — пока она будет бежать — ветер массировал ее тело. Все остальное она делает лишь для отвода глаз, ибо не желает, чтобы другие заметили, что она так заботится о себе. Ей хочется, чтобы думали, что свежесть и здоровье пришли к ней сами, без особых усилий с ее стороны. Она вообще хочет, чтобы ее воспринимали как такую естественную, наивную, легкомысленную кошечку, которая сама приходит в удивление, видя, как много ей даровано природой.

Ее муж мучительно умирает в больнице, и домашнее хозяйство полностью на ней. Но и несмотря на это, наша будущая вдова вполне могла бы ходить на пляж хоть каждый день. Искупалась бы в море, потом приняла бы душ в одной из душевых на пляже и прямо оттуда — к мужу в больницу. Тело у нее горячее, смуглое, между пальцами ног застряли крохотные песчинки. Тонкий аромат песка поражает мужа и других лежащих в палате больных настолько, что они начинают ужасно тосковать по морю и солнцу… Но она не ходит на море. Ибо не принято, чтобы женщина, у которой болен муж, развлекалась на глазах у всех. Иначе люди не смогут ее жалеть и сочувственно раскланиваться с ней при встрече. Поэтому ей приходится ублажать себя дома, вдалеке от посторонних глаз. Чтобы как-то компенсировать себе невозможность ходить на пляж, она готовит вкусные мучные и мясные блюда, принимает ванны и размягчает тело, валяясь в постели. Так что ко дню похорон икры у нее становятся белыми-белыми, нежными-нежными и настолько чувствительными, что даже при звуке скрипки они слегка подрагивают.

Привольно гуляющий по кладбищу ветер раздувает время от времени подол вдовы, и тогда, как уже сказано выше, становятся видны ее коленки. А иногда и бедра. Но поскольку могильщик стоит в яме, а голова его находится чуть ниже уровня коленок вдовы, то при благоприятных условиях, скажем, при очередном порыве ветра, могильщик может сподобиться увидеть даже ее трусы. Трусы у вдовы белые, розовые или голубые, ибо траур на ее нижнее белье не распространяется. Она полагает, что во время похорон ее трусов никто не увидит. Эта маленькая тайна доставляет ей довольно большое удовольствие. Протягивая руки, чтобы принять мертвеца, и мельком взглянув на вдову, могильщик уже испытал одно потрясение — от контраста между белизной ее икр и чернотой ее платья. Но теперь он испытывает еще одно потрясение — на этот раз от контраста между чернотой платья и розовостью трусов. Два таких разительных контраста, два столь сильных потрясения — и все это именно тогда, когда ему нужно подготовиться к большому физическому усилию! Даже и не будь этих контрастов, ее икры — такие нежные и белые — сами по себе являются для мужчины достаточным потрясением. Но еще больше его потрясают трусы. Да, господа, трусы.

Иногда кажется, что нет в нашем языке таких слов, которые могли бы выразить всю силу, глубину и могущество, тот грандиозный источник небесного наслаждения и ослепительного счастья, что сокрыт в женских трусах. Хочется онеметь, не произносить ни слова, рухнуть на кровать и дрожать от сотрясающего тебя при обжигающей мысли о трусах волнения, ожидая, пока за тобой не явится сладкая смерть и тебя снова больше не будет, ибо у тебя нет ни малейшего права жить и даже сама мысль о таком праве — и та лишена права на существование. Но с другой стороны, есть неудержимое желание дать выражение своим чувствам, описывать их, говорить о них, валяться в ногах у этой несравненной красоты, у этого королевского величия, чтобы водопад непрерывной, лихорадочной, взволнованной болтовни о трусах унес тебя в своем бурном потоке. Иначе можно сойти с ума.

Посмотрите

на трусы, господа. Когда они лежат в шкафу или сушатся на веревке отдельно от женских ног — это всего лишь злобно скукожившийся кусок материи с тремя омерзительными дырками. Две одинаковые дырки по бокам и одна — большая — сверху. Ничтожный кусок ткани, который почти ничего не весит, не имеет никакой силы воздействия, и у него весьма невзрачный вид. Но посмотрите на те же трусы, когда женщина решает сжалиться над ними и надевает их на свое тело. Смятая ткань гордо распрямляется, натягивается, дыры заполняются бедрами и поясницей, трусы оживают, и вдруг становится заметно, что они цветные. Они жмутся и ластятся к телу женщины, как существа, которых простили, и теперь они имеют возможность для полной самореализации. Они начинают страстно шелестеть, чуть-чуть увлажняются, немного расходятся по швам. Ура! Жизнь достигает своего высшего пика. Ничто, по-видимому, не может сравниться с чувствами трусов, заполненных плотью женщины, этими ее знаменитыми выпуклостями, одна из которых находится спереди и известна нам как мохнатый женский лобок, а две другие помещаются сзади, расположены по обе стороны разделяющей их щели и именуются ягодицами. Что еще можно к этому добавить? Разве только то, что две впадины, находящиеся чуть ниже ягодиц, — это впадины, отделяющие ягодицы от бедер, и их очертания напоминают по форме две загадочных улыбки. Две этих улыбки заставляют мужчину дрожать, покрываться мурашками и притягивают его к себе, как магнит, но чем сильнее их волшебное очарование, тем сильнее вызываемый ими страх. Результат? Сумасшествие. Сошедший с ума мужчина испытывает к трусам дикую ревность и все время пытается сорвать их с тела женщины. Он хочет увидеть их валяющимися на полу, опустошенными, отделенными от тела женщины, смятыми и съежившимися от ненависти, потому что нет больше горячей плоти, которая могла бы их заполнить. Трусы пытаются отчаянно удержать стремительно остывающий жар и быстро выдыхающиеся запахи женщины, а мужчина пытается обхватить женщину со всех сторон, как это делают трусы. Он сам стремится стать ее трусами. Но это ему, разумеется, не удается. Он слишком глуп и сам толком не знает, чего хочет. Его ласки какие-то неуверенные и суетливые, объятья — натужные, вызывающие недоверие, а тело — деревянное, негибкое, как будто он связан веревками. Посмотрите, как торопливо он забирается во внутреннюю полость живота женщины, в то время как его губы елозят по поверхности ее лица. Все это в совокупности свидетельствует о смутности его желаний, неясности намерений, растерянности и бессилии. Поэтому и продолжается очень недолго. Мужчина кончает, сползает с женщины, валится на спину, а женщина бросается к трусам и снова заполняет их своей плотью. Одним словом, в битве мужчины с трусами побеждают трусы. Мужчине ничего не остается, как снова вернуться к своим жалким мечтаниям и грезам.

Могильщик, переживший уже два потрясения от двух острых контрастов (белизны икр и черноты платья, во-первых, и черноты платья и розовости трусов, во-вторых), настраивается на третье возможное потрясение — от контраста между розовостью трусов и сумрачной чернотой лобка. Он готовит к этому потрясению свое слабое сердце и молится, чтобы оно не причинило серьезного ущерба его здоровью, дабы он смог пожить еще немного и испытать новые потрясения. С другой стороны, воображение у него богатое, и он обдумывает иные возможные сценарии. Например. Что, если волосы у нее на лобке светлые? Тогда между ними и трусами контраста не будет. Но в таком случае потрясение будет еще более сильным, потому что подвергнется удару само ожидание потрясения. А это посерьезнее, чем обычное потрясение, ибо в таком случае объектом потрясения станут основы основ потрясения.

Так или иначе, но серия испытанных потрясений не на шутку подействовала на могильщика. Глаза у него начинают пылать, как два факела, и поджигают мозг. Еще немного — и загорится вся голова. Волосы сгорят, и на крыше лысого черепа будет красоваться только маленький завиток дыма. У могильщика возникает острое желание выпрыгнуть из могилы, схватить вдову, утащить ее в контору кладбища и повалить на металлический стол, заваленный свидетельствами о смерти. Разумеется, при условии, если все пройдет удачно. Например, если один из работников кладбища, напевая грустную песенку, не зайдет в комнату, чтобы взять лист бумаги. Или если этот же работник не захочет вернуть ранее взятый лист бумаги на место. Или если он же не зайдет в контору просто так, ибо имеет привычку бесцельно слоняться по комнатам. Зайдет, а потом снова выйдет. В общем, приходит могильщику в голову такая безумная идея. Но у нее, так сказать, нет хребта. Она неосуществима. Беспощадный пресс реальной действительности быстро придавливает ее и расплющивает. Да и вообще, даже если в конторе и не было бы никаких распевающих песни служащих, все равно вдова со всех сторон окружена этими уродами, членами ее семьи. Они не спускают с нее глаз, внимательно прислушиваются к ее рыданиям и пытаются расшифровать каждое движение ее мотающейся из стороны в сторону головы. Кроме того, сам он всего лишь работник кладбища. На нем запыленная рабочая спецовка. Его внешний вид совершенно не соответствует трауру и не способствует тому, чтобы улавливать вдов в любовные сети. В таком виде он не осмелился бы даже дотронуться до ее трусов. Это наполняет его душу печалью и надрывает ему сердце. Самым лучшим кандидатом для вдовы сейчас является, разумеется, какой-нибудь вдовец, так как у них теперь общие интересы. Да и одет вдовец, по случаю смерти жены, довольно элегантно. Впрочем, где они, эти пресловутые вдовцы? Разве умерла какая-нибудь женщина? Как мы все хорошо знаем, вдовцов не существует в природе. Это чисто литературный образ. Мужья всегда умирают раньше жен. Они знают эту простую истину с младых ногтей и понимают, что бессильны изменить приговор судьбы. Такая несправедливость их ужасно расстраивает, злит и возмущает. В результате их сердца не выдерживают и они действительно умирают раньше жен.