Сотворение мира. Российская армия на Кавказе и Балканах глазами военного корреспондента
Шрифт:
Но часто им не до смеха.
Мне рассказывали, как, отправляясь в отпуск, госпитальные офицеры везут назад чемоданы лекарств. Последний раз это делал полковник Ришат Акбаев. Закупил его на 5 тысяч рублей собственных денег и пытался загрузить тяжеленную сумку в грузовой самолет, улетавший на Приштину.
Чкаловская таможня категорически воспротивилась перевозке такого груза. Разрешено перемещать через границу только один экземпляр одного вида лекарства. Бутылочку йода или зеленки. Да и то при наличии всех необходимых документов.
Необходимые сопроводительные документы у доктора Акбаева были. В том
Да что там лекарства, — старенькие госпитальные машины ходят только потому, что водители-контрактники запчасти для них покупают за свои собственные деньги. Считается, если вы там, в Косово, зашибаете по тысяче долларов в месяц, то о каких запчастях из Москвы может идти речь?! Знаете, в какую копеечку выливается перелет каждой шестеренки?! Не нравится, не справляетесь с поставленной задачей, — замену найдем без труда. Претендентов на ваше место — больше, чем надо.
И это при том, что ежемесячно на платных медицинских услугах ооновцам и сотрудникам ОБСЕ русский военный госпиталь зарабатывает до шести тысяч долларов. Все они уходят в Москву. На какие такие цели, никто не знает. Назад не возвращается ни цента. «Если бы нам оставляли хоть десять процентов от этой суммы, мы бы горя не знали», — говорят врачи. Но в столице, видимо, «своя арифметика».
Там, видимо, надеются на извечный русский «авось» и помощь международных гуманитарных организаций. Но у международных гуманитарных организаций, у того же МККК, много забот о больных и неимущих, обиженных и униженных гражданах. Почему они должны помогать еще и правительственным организациям, не понятно?
Всю неделю, пока я находился в командировке в Косовом Поле, просил врачей показать, как они здесь живут. Ни один не согласился. За рюмкой ракии, местной сливовой водки, объяснили почему. Просто стыдно.
Отдали нашим медикам три дома, которые оставили, убегая от агрессивных албанцев, тутошние сербы. Называют эти дома наши врачи по-местному «кучей». Только в одной «куче» есть центральное отопление, — там живут госпитальные сестры — 18 человек. Вода у них — холодная. Летом, правда, и ее не бывает. Привозят в цистернах. Но пить можно только «минералку». Стирают руками. Элементарные бытовые удобства — отсутствуют. В двух других «кучах», где проживают кандидаты и доктор наук, в том числе и начальник госпиталя (а точнее, 21-го особого медицинского отряда) полковник Михаил Фоминых, условия те же, только без отопительных батарей. Комнатка с койкой и тумбочкой. Без ничего остального. Моются офицеры на службе, там в некоторых палатах есть титаны. Греются электричеством.
Но свет от местной электростанции — по часам. Перерыв наступает внезапно, как Бог на душу положит. Потом включается дизель- генератор. Сделан он исключительно для теплых краев. Я свидетель. В декабре прошлого года в Косово ударили «страшные» для этих мест морозы, под пятнадцать градусов. В синтетических трубопроводах дизеля замерзла солярка. Разогреть ее паяльной лампой, как принято в России, невозможно. Все сгорит к чертям собачьим. Вот и мучались мотористы тринадцать часов подряд,
Такое отношение к себе всяк из офицеров- врачей переживает по-своему. Некоторые называют это «особенностями национального позора», другие относятся к подобным бытовым условиям предельно спокойно: «жить можно, это все же лучше, чем в палатке зимовать, военный врач — он, в первую очередь, военный, должен уметь переносить тяготы армейской службы».
Я спрашивал многих из этих врачей: зачем они приехали в Косово? За деньгами?
Кандидат медицинских наук из Самары, хирург подполковник Вячеслав Малахов ответил:
— Нет, не за деньгами. Я своими руками и головой примерно такие суммы мог зарабатывать и дома. Живу не богато, но и не бедно. Квартира, машина есть. Дети учатся. Все — в пределах нормы. Но пришел приказ, и мы, группа из четверых кандидатов и одного доктора наук, сюда приехали. Как поехали бы в другое место, если бы потребовалось. Хоть в Африку, хоть в самые глухие уголки Юго-восточной Азии…
Не знаю, как это комментировать. Боюсь ошибиться. Но кажется, пока в нашей стране есть такие люди, каких я встретил в русском военном госпитале в Косовом Поле, надежда на что-то еще остается. Правда, пока родная страна будет относиться к ним, как пасынкам, этой надежды будет все меньше и меньше.
8. Зависть полковников
Российский воинский контингент на Балканах живет без любви
Она стояла перед опущенной аппарелью огромного транспортного самолета и плакала. Тихо-тихо, как сирота, которой уже не на что и не на кого было надеяться, и лишь еле-еле шевелила распухшими от слез губами, словно пришептывала-приговаривала про себя:
— А что это мне?! Ну, за что же?! Что же я тебе такого сделала, Господи?!
Он стоял рядом, закрывал ее от пронизывающе-колючего аэродромного ветра, что рвал полы бушлатов и обжигал лицо, успокаивал, гладил ее по голове, по волосам, целовал соленые от слез глаза, щеки и тихо зверел.
Беззвучный женский плач всегда был для него, словно нож в самое сердце. А горькие слезы любимой вообще рвали его, переполненное одновременно и злостью, и нежностью, в мелкие-мелкие клочья. Чувствовалось — еще мгновение, другое, и оно взорвется, как подброшенный к дороге фугас. Разнесет все к чертям собачьим. Хотя и не знал, чем — отчаянным криком, стоном, проклятиями.
И еще вопрос. К кому именно?! Судьбе, року, идиотам командирам — полковникам и генералам, которые, ведая того или не ведая, пытаются разрушить его любовь, в одночасье разлучили его семью. Оставляют его, как привязанного, здесь в Косово, на Слатине, и отправляют за границу — домой, в Россию его молодую жену, с которой они обвенчались в местной палаточной церкви — перед Богом, иконами и перед людьми, на глазах у всего российского гарнизона — всего-то неделю назад.
— Хочешь, я полечу с тобой? — спрашивал ее он.