Сотворение мира

Видал Гор

— Вы должны изложить мне все это письменно! — сказал он под конец. — Мы очень интересуемся открытием шелкового пути — нам уже сообщил о нем ваш товарищ. Кстати, он все еще в Чампе.

Я не удивился, узнав, что Варшакара уже ведет переговоры с начальником экспедиции из Ци. «Что-то хоу рассказал обо мне?» — думал я. Ведь, по сути дела, я бросил его. Но об этом Варшакара ничего не сообщил.

Вдруг рядом загремел гром: барабаны возвещали о приближении Аджаташатру. Мы вышли наружу, и я с невольным трепетом увидел, наверное, величайшего на земле слона… Белый

слон легким шагом двигался к нам, подобно разукрашенной драгоценностями горе. На спине у него был устроен серебряный павильон, в серебре сверкали алмазы. Внутри всего этого сияния колыхалась огромная золотая фигура.

— Аджаташатру!

Все вокруг выкрикивали имя царя и благословения ему. Музыканты создали невообразимый шум. На земле простерлись просители. Слон остановился, к нему приставили лестницу, и два профессиональных акробата стремительно взобрались наверх. Они с усилием подняли царя на ноги и помогли ему потихоньку спуститься.

Аджаташатру и раньше не отличался стройностью, но теперь это был самый толстый из когда-либо виденных мною толстяков. Он был так тяжел, что ноги не выдерживали веса раздувшегося тела. В результате он мог ходить либо, как сейчас, положив руки на плечи акробатов, либо опираясь на две толстые палки из слоновой кости. Царь медленно двигался вперед, его голова, плечи и шея слились воедино, и весь он напоминал жирного золотого паука.

Я уставился в землю, надеясь, что Аджаташатру остановится и узнает меня, но он без слов проплыл мимо. Я не отрывал глаз от алого ковра. Как и Великий Царь, Аджаташатру никогда не ступал на непокрытую землю.

Через несколько часов ко мне с заискивающей улыбкой явился Варшакара. Почему-то мне не хватало его окровавленных клыков, и я подумал: интересно, пришлось ли ему отказаться от жевания этой влияющей на ум жвачки из бетеля? Недавно один разбирающийся в этих делах человек сказал, что бетель можно просто держать за щекой — и наслаждаться умственным расстройством.

Варшакара подвел меня к монарху. Аджаташатру в окружении тысячи шелковых подушек расплылся по огромному дивану. В пределах его протянутой руки стояла дюжина столиков с яствами и вином. На таком же расстоянии расположилась дюжина девочек и мальчиков-подростков. С годами вкусы моего тестя не претерпели изменений. Правда, как я заметил, каким человек был в юности, таким и остается потом. Во всяком случае, не становится лучше.

Мальчик лет восьми-девяти нежно обтирал шею царя платком. Тело Аджаташатру лоснилось от пота. Пересечь зал стоило царю огромных усилий. Хотя, как я понял, жизнь его клонилась к концу, лицо оставалось прежним.

Удивительно, но из-за толстенного слоя жира мой тесть выглядел гораздо моложе меня. Я заметил, что в жарких странах, где тело рано созревает и быстро стареет, мужчины и женщины намеренно толстеют, чтобы сохранить если не красоту юности, то хотя бы очарование пухлой инфантильности.

Аджаташатру просиял:

— Драгоценнейший!

Огромное младенческое лицо уставилось на меня в ожидании, будто я сейчас положу ему что-то в рот. Потом царь

широко раскинул руки, отчего жир под шелком обвис, как сардские спальные валики.

— Подойди ко мне!

Я подошел, но, наклонившись, чтобы поцеловать руку, споткнулся и, как кукла, упал на диван. Дети захихикали. Я помертвел. В Сузах — да при любом дворе! — за такой подход к монарху человека бы убили на месте. Но меня простили.

Царь схватил меня под мышки и втащил на диван, как куклу. Жирные руки сохранили силу. Когда я уткнулся в обширную грудь, от которой разило тысячей разнородных благовоний, накрашенные кармином губы покрыли мое лицо поцелуями со страстностью, с какой ребенок ласкает куклу — чтобы через минуту сломать.

— Мой дорогой! Без тебя жизнь мне стала обузой и я не знаю радости! Сколько ночей мы проплакали, не в силах уснуть, думая, почему наш драгоценный, любимый зять покинул нас. О, гадкий! Гадкий!

С этими словами Аджаташатру приподнял меня и усадил рядом. Я упал на спину в кучу подушек. Вблизи него я чувствовал себя хрупкой вазой рядом со слоном. Этикет не предусматривал такой ситуации, но я по возможности постарался выглядеть почтительным и внимательным, развалясь бок о бок с без преувеличения величайшим (по размерам) царем на земле.

— Милый Дарий!

Должен заметить, на протяжении нашего разговора он упорно звал меня Дарием. Разумеется, я не поправлял. Как многие абсолютные монархи, Аджаташатру плохо помнил имена. В Персии Великий Царь никогда не появлялся на людях без распорядителя, шепчущего ему на ухо имена приближающихся к трону.

— Как тосковало мое бедное дитя по своему мужу! Как изголодалось по весточке от него! Как жаждало узнать, где он!

Выбор слов дал ключ к тому, что было у Аджаташатру на уме, и тут же дети начали подносить ему поесть и выпить. Я не знал человека, кто бы мог так отчетливо говорить с набитым ртом. Правда, рот царя редко бывал пуст, как и редко закрыт.

Когда мне наконец было позволено говорить, я поведал о своих многочисленных попытках вернуться в Магадху. Пока я говорил, царь с шумом вливал себе в горло вино. Рассказ о моем пленении в Китае он выслушал внимательно. Темные глаза за валиками жира сверкали, как всегда. Когда я закончил свое повествование, ритмично прерываемое восклицаниями восторга, изумления и сочувствия, Аджаташатру опорожнил кубок с вином и произнес:

— Ты опишешь шелковый путь Варшакаре.

— Да, владыка.

— Подробно.

— Да, владыка.

— Сделаешь карту.

— Да, с радостью.

— Ведь ты мой дорогой, не так ли? — Он сжал меня в объятиях. — Ведь ты покажешь мне путь в Китай, правда?

— Владыка пойдет на Китай?

— Почему бы нет? Следующий год собирается быть очень, очень скучным. Эта гадкая страна, Личчхави, будет разбита, а Пардиота, — помнишь его? Царь Аванти? — он стал нехорошим. Но не думаю, что на завоевание Аванти уйдет больше месяца-двух. Ты останешься и увидишь, как я преподам ему урок. Тебе понравится. Обещаю. Потому что я очень, очень хороший учитель.