Сотворение мира
Шрифт:
Она хотела мне польстить, и я был польщен. Мы постояли на свежем воздухе, очищая легкие от пахучего дыма, и девушка рассказала, что уродливым женщинам приходится приходить сюда изо дня в день, и порой не один месяц, ожидая, когда их кто-нибудь купит. Я даже слышала про семьи, вынужденные заплатить иноземцу, чтобы он лег с их женщиной. Это нехорошо, конечно, и очень грешно. Но не так грешно в глазах богини, как вообще не продаться мужчине.
Расстались мы друзьями. Опыт удался прекрасно, и только неделю спустя я заметил, что она
Площадь вокруг храма Иштар отдана под бордели скорее светского, чем религиозного толка. Обычно эти заведения находятся под питейными. Их хозяева — женщины, почти всегда. Нигде женщины низших слоев не пользуются такой свободой, как в Вавилоне. У них своя собственность, они торгуют на базаре. Я даже видел, как женщины наравне с мужчинами обжигают кирпичи и добывают из каналов соль.
Покинув храм Иштар, мы оказались под опекой одного из помощников сатрапа Зопира. Он стал нашим гидом, а охрана Ксеркса держалась неподалеку, не спуская с нас глаз.
В Вавилоне главные улицы идут параллельно одна другой, а маленькие улочки пересекают их под прямым утлом. Похожие я видел в Индии и Китае, но больше нигде. Зрелище завораживающее, особенно когда стоишь в тени зиккурата и смотришь вдоль длинных прямых проспектов, просматривающихся до самого конца, до низких железных ворот, что выходят на берег реки.
Вдоль одной широкой улицы выстроились всевозможные страждущие. При нашем приближении все они начали вопить о своих недугах. По словам нашего гида, «вавилоняне не доверяют врачам и больные приходят сюда. Когда они видят кого-то с виду знающего, то рассказывают о своих болезнях. Если он знает, как это вылечить, делится знаниями с больными».
Мы видели, что и в самом деле многие останавливались и говорили с больными, предлагая им травы и различные корешки якобы целительного свойства.
— Демоцед был бы потрясен, — сказал Ксеркс. — Он-то считает медицину искусством.
— Скорее колдовством, — откликнулся Мардоний, особым знаком отгоняя злых духов.
У подножия широкой лестницы к вершине Дома Основания Небес и Земли нас встретил верховный жрец Бел-Мардука. Визит трех принцев не произвел на сварливого старика ни малейшего впечатления. Великие Цари приходят и уходят, а жрецы Бел-Мардука остаются.
— Именем господа Бел-Мардука, подойдите!
Старик протянул к нам руки, но тут же отдернул, когда Мардоний протянул свои. Наш гид не объяснил, как нам вести себя. Думаю, сам не знал. Верховный жрец произнес невразумительную речь на древнем вавилонском языке и вдруг исчез на втором этаже зиккурата.
До вершины Дома Основания Небес и Земли тысяча ступеней. На полпути мы остановились, взмыленные как лошади. Под нами простирался город, ограниченный высокими стенами и разделенный пополам унылой рекой, несущей в город свои воды мимо береговых укреплений. Как мираж в пустыне, над пыльным городом из бурого кирпича
Наш гид разъяснил нам сложную систему каналов, которые не только орошают плодороднейшие земли Персидской империи, но и облегчают перевозку грузов. Вода, подведенная куда необходимо, — самый дешевый вид передвижения, даже если пользуешься круглой вавилонской лодкой. Кстати, никто из вавилонян так и не смог объяснить, почему они делают свои лодки круглыми и такими замечательно неуклюжими.
Тяжело дыша, мы продолжили путь к вершине зиккурата, где у дверей маленького храма из желтого кирпича стояли два стражника.
— Что это такое? — спросил Мардоний.
— Гробница Бел-Мардука.
Похоже, гид не хотел пускаться в разъяснения.
Воспользовавшись своим религиозным авторитетом, я потребовал рассказать, что там внутри.
— Ведь если там находится какое-то изображение бога, — схитрил я, — мы должны воздать ему подобающие почести.
Зороастр пришел бы в ужас, услышав, как почтительно его внук говорит о демоне. А с другой стороны, одобрил бы мою неискренность: он же всегда говорил, что мы живем в мире, придуманном не нами.
— Там нет никакого изображения. Вы уже видели единственное истинное изображение Бел-Мардука.
Утром наш гид водил нас в огромный храм, где показал стоящую на массивной плите огромную золотую статую человека, к ногам которого мы, как полагалось, возложили цветы. Правая рука статуи была словно отполирована и сверкала ярче левой. Это объяснялось тем, что каждый вавилонский царь был обязан пожать ее своей рукой, и никто не знает, сколько веков это продолжалось. Я тихо вознес молитву Мудрому Господу, требуя свергнуть идола. Через двадцать лет моя просьба была удовлетворена.
Увертки провожатого только разожгли наш интерес к гробнице на вершине зиккурата, и Ксеркс в конце концов заявил:
— Мы войдем внутрь!
Поскольку спорить с наследником Великого Царя было невозможно, гид велел стражам открыть двери. Те хмуро повиновались, и мы вошли в глухое, без окон, помещение, где после утомительного подъема нас встретила приятная прохлада. Висевшая на потолке лампа освещала единственное, что было в комнате, — широкое ложе.
— Кто здесь спит? — спросил Ксеркс.
— Бог Бел-Мардук. — Вид у провожатого был совершенно несчастным.
— Ты когда-нибудь видел его? — спросил я.
— Нет. Конечно нет.
— А жрец его видел? — Меня всегда интересовали эти вопросы.
— Не знаю.
— Так откуда же ты знаешь, что здесь действительно спит бог?
— Мне говорили.
— Кто?
Ксеркс впился в несчастного серыми глазами Ахеменида. Этот взгляд многих лишал мужества.
— Женщины, мой господин, — прошептал провожатый. — Каждый вечер на закате сюда доставляют разных женщин. Это избранницы Иштар, супруги Бел-Мардука. В полночь в комнату приходит бог и овладевает женщиной.